Алексей Олейников - Пламя изменений

Удивительно, но ни одна ступень не скрипнула под ногами.

В прихожей она растерянно оглянулась на Тоби:

– Мне надо к ним. Это же люди, понимаешь, люди!

Зверь повел головой словно человек, отказывая, и девушка осеклась. Что это за существо, какой породы, какой природы? Он слишком умный для животного.

Она села на корточки, заглянула в глаза, в сверкающие, как дорожные отражатели, колодцы зрачков:

– Я ничего не помню, понимаешь? Они могут мне помочь, могут отвезти в больницу, в полицию… не знаю куда. Они могут…

С улицы донесся звон битого стекла. Джейн подскочила к окну, отвела занавеску.

Они били витрины кафе и лавок бейсбольными битами, били со смехом, а луна заливала своим молоком площадь.

Ее зрение и слух усилились, она отчетливо различала узор на рубашках мародеров, ее слепил блеск лунного света на осколках стекла и оглушал хруст стекла под подошвами их кроссовок.

– Анри, здесь пусто, – сказал один высокий парень в худи. – Похоже, перед эвакуацией хозяева успели снять кассу.

– Опять голяк, – сплюнул на мостовую второй – Анри, невысокий темнокожий парень. – Ладно, Пьер, проверь гостиницу, и сворачиваемся. Можем на военный патруль нарваться или еще хуже – на темных .

– Откуда здесь вояки? – удивился Пьер. – Фронт возле Марселя, они все с марокканцами бьются. А темным здесь делать нечего.

– Ты что, про бойню на озере не слышал? – удивился Анри. – Говорят, там темные вырезали целый цирковой фестиваль. Вместе со зрителями. Не знаю, чем им клоуны не угодили, но никого в живых они не оставили. Здешний лес до сих пор кишит разными тварями.

Он сплюнул.

– В общем, не хрен тут рассиживаться, вот я к чему. Пулей в отель, а я пока погружу барахло из лавки.

– Там уже кто-то побывал, – заметил Пьер.

– А ты думал, мы одни такие умники? – оскалил белые зубы Анри, их полоска сверкнула ярко, отчетливо. Дженни припала виском к оконному косяку, ее била дрожь, слова Анри крутились и грохотали внутри. Бойня на озере, темные , цирк, цирк – она видела цирки, да, в ее жизни их было много, шатры и флаги, купол и прожекторы, публика и аплодисменты. И еще лица и голоса, знакомые и неизвестные, целая жизнь бушевала в ней, не находя выхода, замкнутая, сокрытая, и у нее не было ключей.

Пьер, направился к гостинице, Джейн попятилась. Надо было бежать, прятаться, но она не могла, сердце колотилось, она пыталась взломать собственные воспоминания, пыталась пробиться в прошлое, но ничего не получалось. Зверь заметался, потянул ее за штанину, но девушка лишь отступила к стене, скрылась в тени.

Ее била крупная дрожь, ей было холодно и жарко. Дверь распахнулась от удара, зверь припал к ногам, сжался в комок напряженных мышц, Джейн почувствовала, что он прыгнет, едва Пьер зайдет. Опустилась на колени, обняла его слабой рукой.

– Тихо, – прошептала она. – Меня здесь нет.

И закрыла глаза.

Темноту прорезал луч фонаря, Пьер деловито вошел, оглядел холл, расчертил световым клинком, от стены к стене.

Сквозь закрытые веки она почувствовала, как фонарный луч осветил ее, сжалась еще больше, под пальцами заворочался зверь… Пьер озадаченно хмыкнул и ушел. Она слышала, как он гремел и стучал где-то в темноте – что-то взламывал, вероятно. Потом он прошел мимо и опять ее не заметил, хотя должен был.

Мотор зарычал. Машина уехала.

Джейн открыла глаза.

Что это было? Почему он ее не заметил? Почему она к ним не пошла? Ну и что, что грабители, они могли бы ее вывезти отсюда. Отдала бы им этот перстень с руки, все равно он ей не идет, слишком большой и вычурный.

«Плохая идея, – подумала девушка. – Вряд ли они были бы так добры, что подвезли бы меня до ближайшего полицейского».

Она поднялась, не чувствуя ног, пошла наверх. Джейн надеялась, что больше гостей не будет.

В номере она легла на кровать, свернулась калачиком, обняла зверя. Мыслей не было, было чувство огромной тоски и еще страх – накатывал, липкими волнами, продирал до мурашек. Что-то очень плохое происходило в этом незнакомом мире.

И еще эти мотыльки, как же они шуршат в голове!

Она погладила перстень, лунный свет пробивался сквозь занавеси, мерцал в синем камне.

– Кто я такая? – прошептала Джейн. – Откуда я?

Все замыкалось в кольце жизни, колесо мира вращалось, но не двигалось с места. Первые берегли сад, который ты им поручил, пестовали в нем каждую травинку. Все было так, как ты хотел.

Ты уже не спускался к своим детям, уже давно не говорил с ними, дремал, обернувшись вокруг земного шара, так долго, что даже память бессмертных устала тебя помнить. Лишь увидев радугу – след твоего дыхания, туата вспоминали своего Первопредка. Тело твое простирается из прошлого в будущее, Великий Змей, ты течешь от начала времен, ты присутствуешь в каждом мгновении этого мира. Мысль твоя и воля блуждают, не скованные границами времени, потому что ты и есть время. Все прочие, даже бессмертные туата, лишь скользят вдоль твоей сверкающей чешуи, плывут, как листы по глади озера. Но внутри себя, Унгор, ты волен обратиться к любому мигу существования этого мира.

Но миг, когда пришли люди, дети Полудня, ты не запомнил.

Кто призвал в этот мир людей, кто вдохнул в них жизнь – однажды, под высоким небом, среди шумящих трав?

Ты был в начале, Унгор, Великий Змей, Первопредок, – но кто был до времени? Кто повелел тебе течь и сказал свету сиять?

Если не ты, кто же призвал их?

Люди явились, и первые сперва не отличали их, быстроживущих, от прочих созданий. Новые звери постоянно сменяли друг друга, мелькали калейдоскопом в их янтарных глазах, видевших отсвет вечности. Род приходит, и род уходит, а дело туата – хранить мир, один на всех, общий дом.

Но люди были иными. Они начались как легкий дождь, который превращается в бурю, как ручей, оборачивающийся потопом. Они были чем-то новым.

Туата взывали к тебе, не зная, как поступить. Ты заповедал им беречь всех существ, не вмешиваясь в естественный ход вещей. Но чаша весов клонилась в сторону людей, они не просто жили, они меняли мир – так же, как сгинувшие фоморы. А туата не умеют меняться.

Ты спал, Унгор, тебе снился Имир, ставший голубой жемчужиной, которая сброшена в черный бархат ночи, ты спал, и во сне тебе чудилось, что ты наконец начал понимать, чего он хотел…

Ты услышал голос. Тихий голос, который просил тебя о чем-то.

Ты открыл глаза, Унгор, и впервые за долгие века взглянул на мир. И ужаснулся.

Мир снова пылал. Пламя войны пожирало его.

Сон был недолгим и, как водится, очень странным. Почему ей не снится ничего обычного? Только какие-то загадочные мифологические образы.

Когда Джейн открыла глаза, за окнами стоял серый воздух. На горизонте розовела полоска восхода.