Эльдар Ахадов - Сказки. Том 3

А скажи нам, ласковый зверь, ты — нежный?

И снова кажется, что зверёк так мягко смотрит в ответ, так медленно выгибает мохнатую спинку и трепетно виляет хвостиком, что никаких сомнений быть не может: нежен. Очень нежен.

Мышам он всегда позволял бегать по нему и кувыркаться, играя в догоняшки. Вороны, сойки и прочие крылатые — вили на нем гнёзда без спроса. А удав, изголодавшись, в любой удобный для себя момент мог его спокойно, не торопясь, проглатывать целиком. Конечно, потом отрыгивал, а то где же он второе такое сокровище после сыщет?

Звери и птицы говорили, что он без труда находит ключ к сердцу каждого. Так оно и было. У ласкового зверя в шкафчике лежала огромная связка подаренных ключиков от сердец и сердечек. К каждому ключику прилагалась своя бирочка с надписью: «от зайчика», «от мышечки», «от собачечки», ну, и так далее, не будем смущать крупных солидных зверей оглашением их нежных имен, они же не нам их посвящали.

Ласковый зверь был немногословен, зато умел выслушать каждого, всем посочувствовать, каждого поддержать. В общем, все в нём души не чаяли…

Но вот однажды появился другой: грубый и наглый зверь. Он всех обижал, лез в драку да ещё и ругался при этом. Испугалося всё живое на земле, задрожало. И подослали к нему ласкового зверя.

— Ты кто? — грубо спросил наглый зверь.

Наш общий друг так нежно посмотрел на него, что грубиян, явно смутившись, отвернулся и закричал не глядя:

— Ах, ты какой! Чтобы я тебя больше не видел! И чтобы никто тебя больше не видел!

И ласковый зверь исчез. Совсем. Он же привык всех слушаться и каждому помогать. Вот и исчез.

Как всё вокруг сразу затосковало!!! Заплакало дождиками. Заныло вьюгами. Расхворалося…

Как же теперь быть?.. О, зверь грубый, неразумный! Ты же и себя обидел! Ласки лишил! Доброты. Нежности… Зарычал от горя и стыда грубый зверь, убежал.

С тех пор никто никогда не видит ласкового и нежного. Но, говорят, что он всё равно где–то рядом. Просто невидимым сделался. Вот даже сейчас: чувствуете, как он на вас смотрит? Так ласково, так тепло, так сочувственно, что слёзы сами высыхают, и хочется улыбнуться — просто так…

Жил–был дождь. Ну такой зануда невыносимый… Крапает и крапает, мокрота сутулая, хнычет и хнычет…

Вечно его, долговязого, отовсюду выпроваживали. Солнышко–то приятнее. В гости уж точно никто не звал. Зачем такого домой звать? Тут и так снаружи третий день сыро, так ещё внутри его не хватало?! Он, правда, иногда и без спроса просачивался, если у хозяев худая крыша. Ну, так сами виноваты! Но это — редко.

А обычно: стоит такой, неприкаянный, за порогом, поокнам тихонько мокрыми пальцами постукивает. Внимание на себя обратить хочет, чтоб отлипли, наконец, от этого телевизора, перестали в него таращиться на хорошую погоду в эмиратах… нет, не смотрят на него. Не обращают внимания.

С каждой ночью становилось всё холоднее. И вот однажды затих дождь. Глянули утром люди в окна: а на улице голый дождь на морозе колом стоит. Замерз окончательно. Заморозился и застыл, как вкопанный, заледенел. А ведь с вечера просился всего лишь погреться, так отчаянно в окна постукивал, все стекла льдом покрыл, примерз пальцами, несчастный. На деревьях, на асфальте, везде — сплошная ледяная корка. Нет дождя. Умер.

И так его сразу жалко стало. Так за него обидно… а ничего уже не поделаешь. Зима. Погоревал народ, повздыхал чуток и пошел на коньках кататься, чтоб время зря не терялось. Время, конечно, сначала растерялось маленько, но, как людей на коньках увидело, так пришло в себя и, давай по городским каткам оттопыриваться под музыку.

Потом снег приходил. Много раз. Как завалится сугробами, так детворе сплошная радость: снеговиков лепить можно, бухаться в рыхлый снег, с горок кататься на санках. Красота! Забыли все о дожде. Окончательно.

А потом весна наступила. Вытекли все снега: ручьями да речками убежали из города. Куда — неведомо. И вдруг как грохнет что–то в небе. Как налетит ветер, как тучи разверзнутся! Здрасьте! Дождик явился. Капли крупные — на солнце сверкают радугами! Лужи топорщатся, прыгают дождинками на одном месте, речки поёживаются, ручьи извиваются, словно хотят улететь обратно в небо!

Выскочили ребятишки. Бегают, босоногие, по лужам, кричат что–то громкое, весёлое!

Всё–таки как хорошо, что дождь воскрес! Вот же какое чудо! Настоящее!

Жили–были люди. Добрые–предобрые. Видят: два богатыря меж собой бьются. Никак один другого не одолеет. Оба хороши. Кинулся народ их разнимать. Разняли, спрашивают:

— За что бились?

— За правду! — отвечают они хором.

— А в чём правда–то?

И поведали богатыри о том, как с утра набежала к ним ребятня мелкая из соседней деревни и начала наперебой рассказывать, что у них вчера в ночь все путние деревенские мужики ушли за настырником. А к утру никто не вернулся. Матери плачут, дела хозяйские забросили. Коровы недоены. В общем, непорядок.

Богатыри подпоясались, на коней сели, и тут будто бы один другому сподобился сказать:

— А ты–то куда? Нечего двоим там делать. Я и сам с усам.

Кто эти обидные слова первым произнес, оба не признаются: друг на дружку кивают, вот–вот опять биться начнут. Развели их подальше на всякий случай и спрашивают:

— Смотрите, орлы, солнце уже за лесом скрылось, день зря пропал, помощи от вас никакой никто не дождался. Совести у вас нет, одна спесь молодецкая. О людях — забыли. Вот и сидите–ка оба теперь по домам. А мы уж как–нибудь…

И ушла толпа в ту деревню выяснять: что к чему. А добры молодцы стоят понурые, в глаза друг другу не смотрят, до того стыдно. Стемнело. Небо широко вызвездилось. Во все стороны. Во всю даль.

Поплелись горемыки к колодцу. Водицы испить захотели, весь день же бились, без обеда, без воды. Заглянули в колодец, а там тоже звёздно, небо сияет, колышется далеко–далеко — возле эха. Только собрались ведро спустить: загудело внизу, ветром сырым повеяло. Не по себе стало богатырям, отошли в сторонку.

И вовремя! Стали из колодца мужики деревенские, те самые — пропащие, выпархивать один за другим, дюжины полторы, не меньше! Обрадовались богатыри, спрашивают:

— Ой, заждались вас дома! Бабы плачут, мужики наши вас выручать отправились…А скажите, люди добрые, нам неучам: настырник ваш — он на спирту или на воде? Или его сушат?

Расхохотались мужики, развеселились до слёз. Долго успокоиться не могли. Машут руками:

— Настырник — он не на спирту и не на воде. И уж тем более его сроду никто не сушит. Живой он.

— Так как же он выглядит?

— А вы прыгайте в небо колодезное, волшебное, как мы прошлой ночью. Сами увидите. Прикоснётесь к настырнику один раз и хватит, назад летите. Мы–то на радостях подзабылись маленько.