Иван Ваненко - Тысяча и одна минута. Том 4

– Вот, говорит старик Фома дурачку Иванушке, вот тебе, сын мой любезный, подарок мой; поминай меня им! Когда тебе будет нужда в чем, покличь к себе серую уточку, будет несть она тебе яйца, и за каждое её яйцо дадут тебе всего, что только тебе надобно. Ступай-же теперь домой, да смотри, ничего не говори братьям до-время.

Запел первый петух, опустился старик Фома опять в свою могилу, камень белый на место стал; вспорхнула-полетела сизая уточка на полдень. Остался один дурачек-Иванушка; подивился, покачал головой и побрал себе домой.

Подтрунивают над ним братья, подсмеиваются: «что, дурак, видел во сне хорошего? не унес ли кто батюшку из могилы?» ничего я не уял страшного, отвечает дурачек-Иванушка, а привиделось мне во сне, будто две совы смеялись над филином, что он днем плохо видит.

«Дураку дурацкие сны и грезятся, примолвили братья дурачка-Иванушки.

Наступает вторая ночь, посылает средний брат дурачка – Иванушку к отцу на могилу.

– А ты что ж нейдешь?

«Да я вчера дрова колол да ногу себе порубил, так мне теперь больно и ступить на нее.»

Стал Иванушка-дурачек отнекиваться; обещает средний брат ему за труды красный кушак7» купить. Согласился идти дурачек-Иванушка.

Пришел он опять на могилу к отцу и лег там попрежнему.

Настала полночь; загудело под землею, захрустели-затрещали кости покойников, повернулся белый камень, что перышко, встал старик Фома из могилы, спрашивает:

– Кто пришел ко мне на могилу?

«Я, батюшка, твой сын, дурачек Иванушка.»

– А где же средний мой сын?

«Он, батюшка, говорит, что ногу себе порубил, так не может сюда идти.»

– А, понимаю!.. Ну, делать нечего, сам виноват, когда от лености свое счастье упустил; будь же и его доля твоею, Иванушка!

Оборотился Фома на восход солнышка и заговорил, что ветер зашумел деревьями: «Чух, чух, моя свинушка! Где ты бродишь-гуляешь-нежишься? … Оставь свои болота мягкия, луга бархатные, беги ко мне скорей, что быстрый олень!»

Зашумел ветер с восточной стороны, зашуршали листья опавшие, прибежала свинка к старику Фоме. Смотрит Иванушка-дурачек, не надивуется: прыгает перед ним свинка, золотая щетинка, серебряный хвостик с жемчужной кисточкой; что не раз прыгнет, усыплет около себя жемчугом, а кисточка все не убавляется.

– Вот тебе, сын мой любезный, говорит Фома Иванушке, второй подарок мой; береги его, он тебе пригодится: за одно такое зернышко люди разумные рады между собою подраться иной порой, а красные девушки за него и дурака назовут умным добрым молодцем. Ступай же теперь домой, да братьям, что видел, до поры до время ничего не сказывай.

Запел петух, лег опять в могилу старик Фома, стал камень на место прежнее, убежала свинка на восточную сторону; а Иванушка-дурачек пошел себе домой, да и залег на печь.

Стали над ним братья подтрунивать: «что, дурак, тепло ли было на могиле спать? что видел во сне хорошего?» Отвечает дурачек-Иванушка: спать мне было холодней, чем на печи, а сон я видел небольно мудрый, это и наяву случается: будто два петуха добрые кукареку поют, а один петушишка неудалый зерно клюет; те оба дивуются, что кричат хорошо, а этот дивится, что вкусно зерно.

Настала и третья ночь, надо идти самому дурачку-Иванушке. Слезает он с печи, надевает свою шапку, кладет моркови да репы за пазуху и отправляется на кладбище. Братья над ним подсмеиваются: заставь, говорят, дурака Богу молиться, он рад лоб расшибить; таскается себе на кладбище, видно там ему лучше, чем на печи.

Приходит опять дурачек-Иванушка, снял шапку, распоясался, Богу помолился, на все четыре стороны поклонился и лег подле отцевой могилы.

Наступила полночь; зашумело-загудело под землею, захрустели-затрещали кости покойников, повернулся белый камень что перышко; выходит из могилы старик Оома, спрашивает:

– Кто пришел ко мне на могилу?

«Я, батюшка, твой сын, дурачек-Иванушка.»

– Все же ты, мой любезный сын? А братья твои не захотели-таки исполнить моего последнего завещания!.. Будь же ты, Иванушка. один и богат и счастлив, и умен и знатен!

Стал старик Фома лицом на полночь заговорил громким голосом, точно гром вдалеке прогремел: «гей сивка-бурка вешння ковурка! добрый мой конь, мчись сквозь огонь, плыви по водам, несись но нолям, стань передо мной, как лист перед травой!»

Копь бежит, земля дрожит, из ушей полымя пышет, из ноздрей дым столбом, из глаз искры сыплются. Прибежал к старику Фоме и стал перед ним точно вкопаный.

Смотрит Иванушка-дурачек, не надивуется, что это за чудный конь такой: бежит, ржет и пышет, земли под собой не слышит, а прибежал, стал что овечка смирная! седеличко на коне черкасское, уздечка шелку шамаханского, грива, что волна, подковы серебряные; на нравом боку висит мечь кладенец с заморскою рукояткою, с золотою насечкою; на седле лежит вся одежда богатырская: шлем стальной, латы вороненые, лук, колчан стрел каленых.

Говорит старик Фома дурачку-Иванушке: «вот, сын мои любезный, последнее мое сокровище; владей им, и будешь и силен и умен, и богат и знатен. Когда тебе он потребуется, только кликни его, он в минуту перед тобой; без нужды его не употребляй, не хвалися им: похвала молодцу пагуба! Прощай, мой милый Иванушка! не приходи более ко мне на могилу; я все покончил, что у меня лежало на сердце; теперь мы с тобой на век расстанемся.»

Обнял старик О она дурачка-Иванушку, поцеловал его в голову и велел идти домой, а братьям до поры до время ничего не сказывать.

Пропел петух; убрался старик Фома в могилу свою; стал белый камень на место прежнее; убежал на север сивка-бурка вещая ковурка.

Постоял еще на кладбище дурачек-Иванушка, почесал голову, позадумался, попомнил, что ему отец приказывал, потом поклонился в последний раз его могиле и побрел себе домой.

Проходит неделя, другая; вот и месяца в году нет, как живет без отца Иванушка-дурачек с своими братьями. Братья его запаслись всяким добром, нашили, накупили себе всяких нарядов и смекают жениться; а дурачек Иванушка лежит-себе на печи, ничего не просит, ни о чем не заботится, а думает только, как бы ему лучше потешиться отцовыми подарками.

Был в те поры в той стороне государем царь Поликарп; правил он честно своим народом и держал праведный суд и расправу; и были у того царя Поликарпа три дочери: одна дочь, что звезда утренняя; другая дочь, что звезда вечерняя; а третья дочь, что ясный месяц, и кажется во всем свете не было такой красавицы. Отдал царь Поликарп двух своим старших дочерей за царевичей, а младшую дочь свою, Розу царевну, не уговорит ни за кого выдти: все не но ней, ни один ей не нравится.

Говорит ей царь Поликарп: «Чего ради, дочь моя милая, Роза царевна, не хочешь выходить за муж?.. женихов ли нет в нашей стороне!.. посмотри сколько здесь разных стран царевичей и королевичей; всякий почтет себе за Великое благополучие назваться женихом твоим!»