Маша Левитина - Про то, как Вакса гуляла-гуляла, гуляла-гуляла

А мама все курила и курила на даче, и все подумали – надо возвращаться, чтобы она не задохнулась в табачном дыму.

– Плинтуса я сделал, – сказал вольный мастер Серега. – Как обещал вашему отцу. Тут много чего надо было бы сделать, но мы не договаривались.

– Все с отцом, – сказала девочка Лена. – Он расплатился?

– Как уговорились, – сказал вольный мастер Серега. – Вот только…

– Что?

– У меня к тебе просьба, – неожиданно перешел на «ты» вольный мастер Серега. – Я тут видел – на шкафу собачка валяется. Ну что она валяется, собачка хорошая, подарила бы.

– А купить слабо? – засмеялась она. – Ну, шучу, шучу. Я о ней и забыла. Это совсем ненужная собачка. Берите. А вам она зачем? Коллекционируете?

Он ничего не ответил, встал на табурет, извлек из солнечной пыли собачку.

– Ее зовут Бабуля, – сказала девочка Лена. – Можете ее так называть. Откликается.

– Мне не нравится, – сказал вольный мастер Серега. – Я буду звать ее Ваксой. Вот как вы ее на шкафу извозили!

– Ну, как хотите, – сказала девочка Лена.

И он ушел. Ему совсем не хотелось разговаривать, да еще с такой глупой и вертлявой девчонкой.

«Зачем?» Были бы у нее дети, поняла бы – зачем им такая славная добрая собачка. Пашка будет рад, ничего, что старенькая. Он знает цену старым вещам, нового из магазина ничего не возьмет. Он еще в детстве, когда видел какую-нибудь подержанную вещь, спрашивал:

– Папа, это ты переделал, это тебе дали починить?

Он верил только в то, что требовало изменений, починки.

«Будет ездить, как я, по городам и весям, – подумал вольный мастер Серега. – Зарабатывать своим детям на кусок хлеба. Будь она проклята, такая жизнь!»

И так ему захотелось разглядеть игрушку, что он прислонился к стене какого-то дома и достал ее из сумки.

«Шевелится, – подумал он. – Накажи меня Бог, шевелится, будто ждет от меня чего-то. Ай да цацка, с ума сойти. Ну, успокойся, успокойся!»

Он, оглянувшись, как бы кто не заметил, ткнул игрушку кожаным носом себе в губы, вроде бы чмокнул.

«А может, и не отдам Пашке, – подумал он. – Себе возьму, вот сколько натерпелась, сразу видно, а говорят – неодушевленная, неодушевленная, сначала надо спросить, кто ее делал, какой мастер, потом уже решать – одушевленная, неодушевленная».

С какой-то отчаянной решимостью вернул он игрушку в сумку и пошел по своим делам, которых до возвращения домой у него оставалось много.

Поездку в Германию папа задумал уже давно, но ехать туда Маше почему-то не хотелось. Вернее, не очень хотелось.

– Почему? – спросила мама. – Там твой любимый дядя Саня.

– Тогда без Ваксы, – подумав, сказала она.

– Без Ваксы? Как без Ваксы? Ты оставишь ее у бабушки вместе со Швейком?

– Да, – сказала Маша. – Вакса уже была в Германии, там жили ее родители, но они умерли в неизвестных домах, ей было бы печально возвращаться.

– Я без Ваксы не поеду, – сказал папа. – Ты как хочешь, езжай, оставайся, как хочешь, но без меня, поездка отменяется. Ты представляешь, что начнется, когда закончатся твои сегодняшние капризы и ты вспомнишь, что она здесь одна!

– Представляю, – сказала Маша.

– Ну, тогда подумай, подумай – стоит ли так мучить нас в Германии, ведь другой Ваксы мы там не найдем.

– Не найдем, – как эхо повторила Маша.

– Тогда без глупостей, родная моя, не набирай слишком большой багаж, положи свои рисунки, которые ты приготовила для дяди Сани, Ваксу лучше тоже в чемодан, чтобы не потерять в пути.

– Нет, – сказала Маша. – Если ехать, то не надо ее в чемодан, чемоданы тоже теряются, ты сам рассказывал, лучше с собой в самолет.

– Это ты про Ямайку? – засмеялся папа. – Тогда у меня на три дня не осталось ни одной пары трусов, кроме тех, что на мне, и я купил трусы на рынке у одного огромного негра. Мне все казалось, что он продает мне какие-то специальные негритянские трусы!

– Глупые ты какие-то сегодня рассказываешь сказки, папа, – сказала Маша.

И мы поехали.

Теперь она сидела в самолете, как взрослая, в отдельном кресле, поглядывая то на Ваксу, то в иллюминатор, хотела, наверное, представить – каково той, бедняжке, в облаках, что-то такое невообразимое, чему в моих сказках не находилось места.

И молчала. О чем же она молчала? Она ведь совсем не умела молчать! Если случалось изредка, мы удивленно спрашивали: что это с тобой, за все утро не произнесла ни слова! А она отвечала: вот и ошиблись! я и молча умею болтать.

И сейчас она, наверное, болтала молча, изредка прижимаясь к маме, на меня же внимание обращала вынужденно, отчего становилось нестерпимо грустно.

– Между прочим, – сказал я, – мы снова летим на Новый год, как в тот раз, и я, не хвастая, скажу, что у меня в детстве не было возможности летать дважды на Новый год к любимым друзьям.

– А разве в твоем детстве любимый друг жил в Германии? – спросила Маша. – Вы ведь оба жили в Одессе?

– Не болтай, – сказала жена.

Теперь уже молчал я, мне почему-то стало не о чем говорить, а рассказывать сказок про Ваксу меня не просили. Она права. Действительно, какого черта он делает там, в Германии!

Но это же был специальный разговор о моем народе, который принял чужую землю за родную, потом был оттуда изгнан, потом, когда обстоятельства изменились, приглашен вернуться, но по одиночке! Как это объяснить ребенку?

С соседями она вела себя непривычно чинно, когда спрашивали, как ее зовут, называла свое имя, а когда фамилию, взглядывала на меня: отвечать, не отвечать?

Отвечал я, мне вдруг стало все равно, встреча, которую я ждал так сильно три года, должна состояться, мы оба с Санькой постарели на столько же лет, и вдруг показалось, что нам не о чем будет говорить, разве только о детях? Неужели так бедна жизнь, что в нашем возрасте не остается других тем? Либо о женщинах, либо о детях. Но разговоры о женщинах он пресекал, да и мне они поднадоели, а вот о детях умел говорить много и наставительно.

Машка ему нравилась когда-то. Какой он найдет ее на этот раз?

– Здравствуй, – сказала она ему. – Я тебя узнаю. И не только по фотографии. Я тебя запомнила. Ты не изменился. Такой же славный. А это Вакса.

– Кто, кто? – засмеялся он, небрежно рассматривая собачку, и вдруг задумался. – Ах, Вакса! Так это и есть твоя знаменитая Вакса?

– А разве не ты мне ее подарил? – спросила Маша.

– Я? – Он растерянно посмотрел на меня, делающего знаки, ему всегда было трудно врать. – Конечно, я. Вернее, моя жена Таня, ты помнишь Таню? Вот мы придем домой, ты ее расспросишь обо всем, хорошо?