Пит Рушо - Сказки дальнего космоса

— Например, сеноставки заготавливают на зиму траву, — говорил Рыжий Мантейфель, глядя в свою любимую книгу, открытую на третьей странице.

— Сеноставки — это что, кошки такие травоядные? — мрачно интересовался Удильщик. Вода в прудах и на канале замерзла, каждое утро Удильщик приходил туда по хрустящей от мороза траве, еще не покрытой снегом. Но хождения его были напрасны. Пробить лед он не мог. Есть стало нечего.

— Надо ограбить сельпо около колокольни, — не унимался Мантейфель. В бревенчатом доме рядом с уцелевшей колокольней располагался единственный в округе продуктовый магазин. К нему вела узкая деревянная мостовая, поднимавшаяся в горку.

— Магазин закрыт на учет — это раз, — резко сказал Удильщик, — чужого брать нельзя — это два, говорят, что в сельпо всё уже и без нас съели гигантские тигровые крысы. Это три.

— У меня есть мысль! — сказал Мантейфель, — мы съедим джунгарских мышей.

— Людоед, — огрызнулся Удильщик, — твоих мышей я выпустил, их стало нечем кормить.

Мантейфель зашипел и бросился на старшего брата, но Пашка поймал его за заднюю лапу, и драка не состоялась.

Котята перестали теперь бывать в библиотеке. У доброй библиотекарши Марии Фроловны разболелись старые суставы, и она не ходила на работу. Некому теперь было наливать котятам молока.

В довершение всех бед, бесследно исчез Пашка. Он отправился вытащить несколько деталей из телевизора «КВН», найденного им где-то во дворах, и не вернулся. Пашку искали непрерывно, Ворона летала кругом, заглядывая во все щели, но Пашка сгинул, как будто его и не было.

Страдающий от голода задира-интеллектуал Мантейфель разыскал мерзлые ягоды на облетевшем кусте и испытал их на себе. Испытания прошли неудачно. Горячий как утюг, в беспамятстве, он лежал теперь на матрасе в подвале и часто-часто дышал.

— Ух ты, — сказала Ворона, зайдя в подвал. Она посмотрела минуту, как Удильщик меняет мокрую тряпку на голове Мантейфеля, и вылетела на улицу. Ворона вихрем проносилась мимо балконов домов, перелетала через крыши, делала бешеные виражи, ее длинные маховые перья гудели. Ворона летала, зорко что-то высматривая, но не очень разбирая дорогу. Она сшибала ветки деревьев и пугала голубей, которые шарахались от нее в воздухе. Потом она перевернулась на спину, небо и земля поменялись местами, ворона взмахнула крыльями еще раз, даже зажмурилась от сладкого ужаса, и удачно села, проскользив лапами по балконным перилам, как фигурист на льду в конце выступления.

На балконе, на веревочке висели шерстяные носки. Несмотря на мороз, носки высохли, видимо, висели они долго. Мощным ударом клюва Ворона сбила прищепку, слету схватила носок и пулей полетела назад в подвал.

— Заталкивай его в носок, — сказала Ворона Удильщику, — у меня есть знакомый врач, отнесу Мантейфеля к нему.

Ровно через две минуты в кабинет Никифора Станиславовича Рунт-Шталевского постучали.

— Войдите! — отозвался доктор Рунт-Шталевский. Никто не вошел, но стук повторился. Доктор надел очки и увидел за окном Ворону с раздувшимся вязаным носком.

— Влетите! — сказал доктор и открыл фрамугу.

— Вот, — сказала Ворона, — ягодками отравился, подохнуть может.

— Так-так, очень хорошо, — сказал Никифор Станиславович.

— Вы, Леночка, — сказал он своей медсестре, — проверьте пока, хорошо ли срослось крыло, которое мы с вами давным-давно лечили нашей Вороне, а я вот займусь млекопитающим. Так- так… очень интересно. Небольшая интоксикация. Очень, очень хорошо…

Доктор надел марлевую маску. Звякнул стеклом и сталью стерильный шприц, запахло спиртом, эфиром, а потом и нашатырем, потому что храбрая Ворона потеряла сознание. Она смертельно боялась медицинских процедур.

Через два часа стало ясно, что жизнь Мантейфеля вне опасности. Котенок лежал на кушетке, на белоснежной простыне, укрытый хирургической ватой, и тихонечко сопел во сне. Медсестра Леночка вскипятила воду в автоклаве и заварила чай. Измученный спасенный котенок спал. Никифор Станиславович, Леночка и Ворона пили чай; и Ворона рассказывала про котят, про трудное начало зимы и про то, что радиолюбитель и светлая голова Пашка — обладатель часов — потерялся.

Доктор Рунт-Шталевский слушал внимательно, а когда пришло время расставаться, вместе с Мантейфелем положил в носок пачку печенья и рецепты, по которым можно было бесплатно получить в аптечном киоске самые съедобные и питательные лекарства.

— Жив? — прокричал уставший от неизвестности и ожидания Удильщик, когда Ворона втащила тяжелый носок в подвал.

— Как новый.

— Тогда вытаскивай пациента… О! Да тут еда! И ты, Ворона, немедленно возвращаешь украденный носок. Потому что чужого брать нельзя, — сказал педант Удильщик.

«Только что чуть не лишился последнего брата, а переживает из-за какой-то ерунды!» — думала Ворона, приспосабливая носок на первый попавшийся балкон, на котором обнаружила сохнущее белье и среди прочего два носка, очень похожие на тот, который она похитила.

Утром следующего дня товарищ Мездряков понял, что болен и вызвал по телефону врача на дом. У товарища Мездрякова было две ноги. И у него было ровно два шерстяных носка. В чем он был совершенно уверен, пока утром он не посмотрел на термометр, чтобы узнать, холодно ли на улице. Взгляд его случайно скользнул по бельевой веревке на балконе, в сознании товарища Мездрякова что-то щелкнуло и остановилось: три абсолютно одинаковых носка висели за ясным оконным стеклом, и легкий иней достоверности покрывал их жесткую шерсть. Мездряков опустил взгляд и сосчитал холодеющие от ужаса ступни: раз, два. Потом носки. Потом он вызвал врача. Врач пришел во второй половине дня.

— Заходите, доктор, побыстрее. Прошу вас. У меня, знаете ли, кот. Убежать все время норовит. Я скорняком тут… это… работаю. В ателье. Вот, котенка колбасой приманил. Конечно, кошачий мех не очень-то. Но у этого расцветка красивая. А я люблю, чтобы красиво было. А пока пусть подрастет немного.

Товарищ Мездряков жаловался на свою нетвердую психику, показывал на примере спичек, сколько у него ног и сколько носков, а доктор Никифор Станиславович Рунт-Шталевский, кажется, слушал его рассеянно и все глядел на кота с часами на лапе. Выписывая рецепт, ошибся, скатал из рецепта шарик и бросил котенку: на, мол, поиграй. Котенок быстро загнал рецепт под шкаф, полез за ним, да так там и остался.

— Что пропишите, доктор? — поинтересовался Мездряков.

«Стрихнину бы тебе прописать», — подумал Никифор Станиславович и сказал:

— Тинктура валерианы, пустырник, бром. И клизмы. Клизмы обязательно, — не удержался Шталевский, — клизмы непременно четыре раза в день.