Владимир Бондаренко - Снежное чудо

— В заморскую страну не только на крыльях, и пешком попасть можно, — сказал Хомяк. — Я уж сколько раз там бывал.

— Ну и как там? — заблестел Ежик маленькими глазками.

— Все так, как ты говоришь: и выше, и звонче, и ядренее. — Послушай, своди меня в страну заморскую, я, знаешь, как тогда рассказывать буду! Иссох я в мечтах о ней.

— Сводить можно, — сказал Хомяк, — да только идти туда с завязанными глазами надо.

— Зачем это?

— Потому что пеший путь в заморскую страну только я знаю. А это моя тайна.

— Ну коли так, — сказал Ежик, — завязывай мне глаза.

И выдвинул вперед остренькую мордочку, решился. Целую неделю водил его Хомяк с завязанными глазами по родному лесу, а потом привел его на ту же поляну, с которой ушли они, и снял с его глаз повязку.

— Вот, — говорит, — перед тобой и страна заморская. Смотри досыта.

Смотрит Ежик — вот это да, куда попал он! Деревья вокруг вершинами кверху стоят и все луной облитые. А травы густые и дымятся росой белодымной. Из-за куста синичка-пухлячок свисточек подает. Вот это роща! В такой жить никогда не надоест.

Воздух Ежик понюхал, и сердце его радостью взыграло. — Чистый какой! У нас вроде и такой, а совсем не такой: нет в нашем воздухе запахов этих тонких заморских. А звезды какие яркие! Частые, все небо словно блестками

утыкано. Что значит страна заморская: звезды в ней и то другие. Благоговею, благоговею!

Всю ночь ходил Ежик по родной роще и все удивлялся ей, ахал:

Красотища какая! — И все повторял: — Благоговею! Благоговею!

А когда взошло, выпуталось из-за деревьев солнце, совсем голову потерял. Кричит Хомяку суматошливо:

Смотри, смотри, какое солнце в заморской стране круглое. И какое большое! Наше рядом с ним, что горошина рядом с арбузом. А сосны как вытянулись! У нас хоть бы одна такая стройная была, посмотреть не на что. Бла-го- говею!

Родничок увидел, водички из него похлебал и опять заахал:

А родничок-то ишь как под солнцем бликует. И совсем как наш, очень похож, а вода (куда нашей до нее, сквозистая какая, дно видать) — сама сласть! Весь день можно пить и все пить будет хотеться. И голубь, слышь, в чаще, совсем не по-нашему курлычет. Что значит страна заморская, голуби в.ней и те на ином языке изъясняются. На всю жизнь теперь рассказывать хватит. А ты что же не удивляешься?

Чему же удивляться? — сказал Хомяк. — Я это каждый день вижу.

Ну?! Счастливый ты какой. А можно мне здесь- навсегда остаться? Больно хорошо здесь, самое место для жизни.

Оставайся, — разрешил Хомяк, — полезай вон под тот куст боярышника и живи.

Глянул Ежик, куда Хомяк показывал, и лапками всплеснул:

Смотри ты, совсем как мой куст, под которым я в нашей роще живу. И паук вон так же ловушки нанитил. Да, вроде и такой нее куст, а совсем не такой. На этом и листьев больше, и пораскидистее он моего, больше тени дает. Эх! Даже боярышники в заморской стране не такие, как у нас — побоярышестее... А-а-а, а ты откуда тут взялась? — это Ежик, заикаясь от неожиданности, у жены спросил, которая вдруг выкатилась серым комышком из-за куста. А она, как увидела его, так и подкатилась к нему счастливая :

Вернулся! Пропадущий, у меня уж и сердце по тебе изболело. Думала, пропал ты, ведь целую неделю дома не был. Ты, поди, есть хочешь? Ишь нос как вытянулся, заострился как.

И только тут понял Ежик, что посмеялся Хомяк над 62

ним. И помутилось все перед глазами его, все сразу померкло, ушла благодать. Ничего не сказал ему. И жене не сказал ничего. Только ссутулился вдруг и ушел к себе в домик. И после этого никто никогда больше не слышал от Ежика ничего о заморских странах.

Задумали бобры перегородить речку плотиной и пошли в рощу осинки валить. Бобер Серега со всеми вместе пошел. Выбрал самую толстую осину и стал подрезать ее. Поглядел на него товарищ, посоветовал:

— Потоньше выбери. С этой тебе не справиться.

— Много ты смыслишь, — отмахнулся от него бобер Серега и знай себе сидит возле осины, подрезает ее.

Решил он принести самую большую, чтобы лежала она в плотине самая заметная и чтобы все говорили о ней:

— Это осина бобра Сереги.

Отнесли бобры к речке по одной осинке, еще пришли, а Серега все сидит, подрезает свою.

Отнесли бобры еще по осинке и еще пришли, а Серега все сидит, потеет возле своей, все еще никак повалить ее не может. Думает о товарищах:

«Пусть носят. Осинки у них тоненькие, смешаются в плотине и не отличишь потом, где чья. А моя осина видная, ее ни с чьей не спутаешь. Она вон какая».

Долго резал бобер Серега свою осину. Подрезал-таки, повалил. Очистил от сучьев, потащил к речке... да не тут-то было: дернул, а осина ни с места. Дернул еще — ни на шаг не продвинулся. Топчется возле нее бобер Серега, пыхтит. И за тонкий конец потянет, и за толстый — все с тем же успехом. Лапы ободрал, грудь оцарапал — не тащится осина да и только, лежит во всю длину.

А товарищи его все носят и носят к речке осинки. Нанесли сколько надо было, и построили плотину. Ходит по ней бобер Серега, говорит:

— Ну вот, все осинки одинаковые. Отгадай, где чья.

А вот если бы я свою принес, она бы сразу всем в глаза бросалась, потому что вон огромная какая.

Но осина его и сейчас у всех на виду. Где повалил ее бобер Серега, там она и лежит. И когда случается бобрам проходить мимо нее, говорят они с улыбкой:

— Это осина бобра Сереги.

У всех она на виду лежит, самая заметная. Но бобра Серегу это почему-то не радует.

Было это давно, еще в ту пору, когда появились на земле первые птицы. Собрались они однажды вместе и стали совет держать: кому и где жить. Кулик тоже прилетел. Бегает вокруг, крыльями взмахивает:

Ах, только бы не ошибиться, промашку не дать.

Уговор был: кто какое место выберет, то уж навсегда.

Вот и боялся Кулик, как бы не обмануться, не обидеть себя. На всех глядел с подозрением. Уверен был: все только для того и собрались вместе, чтобы его, Кулика, обойти похитрее.

Увидел Кулик: за лугом широко отсвечивает что-то, закричал поскорее:

Я поселюсь вон у того, поблескивающего.

Стали отговаривать его птицы:

Что ты, это же болото. Выбери себе что-нибудь почище : озеро или рощу какую.

Но чем сильнее отговаривали Кулика птицы, тем больше казалось ему, что хитрят они, сообща объегоривают его.

Знаю я вас, — кричит. — Сами хотите там поселиться, вот и отговариваете. Не выйдет. Я вас, мошенников, насквозь вижу и даже дальше. Вам не провести меня. Я первый выбрал это место, мне и жить там.

Поспорили с ним птицы, поспорили и отступились:

Селись, — говорят, — шут с тобой. Куликай там до скончания века, раз ты темный такой — товарищам не веришь.

Полетел Кулик. Летит, поварчивает: