Никольская Олеговна - Про Бабаку Косточкину-2

— Почему?

— Ворота не откроются — вот почему!

— И что же теперь — все пропало? — я чуть не плакал.

— Ничего не пропало! — сказала Принцесса Морковка, выталкивая вперед своих застенчивых спутников. — Вот!

— Что — вот? — хором спросили мы с Фомой Фомичом.

— Их Высочества Наследные Принцы Морковляндские! — торжественно объявила Морковка, а Принцы стали расшаркиваться.

Фома продолжал хмуриться.

— Они раньше были Мерзавчиками. Ну, вспомнил? Дуга, тыры-пыры?..

— Что-то припоминаю, — сказал Фома Фомич.

— Ну вот. А о Мальчик вместо того, чтобы сам — обратно розовым, их — обратно Принцами, — сумбурно пояснила Принцесса.

— Это правда? — строго спросил меня Фома.

Я скромненько кивнул голубой головой.

— Это гениально! Значит, у нас в арсенале три важные BE: слышать, высиживать и думать.

— Думать?

Что же я раньше, что ли, думать не умел?

— Вот именно: думать. Сначала о других, а потом — о себе. Давай, залазь на меня — сейчас будем выломляться.

— В Так?!

— Ну а куда же еще? Залазь мне на шею, говорю. И держись покрепче. В районе Ворот свирепствует турбулентность.

Я сделал, как он меня попросил, и поглядел вниз.

Там стояли Принцесса и Принцы.

Они махали руками.

Мне стало немножко грустно. Все-таки триста лет в Иначе — это вам не шуточки. Все-таки, как ни крути, а я успел к ним привязаться. И к Морковляндским, и к Альпенгольдовым, и к господину Гусю, и даже к мерзавцу Котовичу почему-то. Я почему-то совсем на них больше не злился, наоборот. Мне было грустно с ними расставаться сейчас.

А все-таки радостно мне было гораздо больше, чем грустно!

— Пристегнулся? — спросил Фома, с воем отрываясь от паркета.

— А чем? — я огляделся в поисках ремня безопасности.

— Ладно, только смотри не свались.

— Хорошо! — пообещал я, махая рукой Принцессе с Принцами.

Они стали крошечными, такими крошечными, что я больше не видел их одинаковые крошечные рты.

Они были уже сами как крошечки. А потом они превратились в точечки.

А потом они исчезли.

Я заглянул под диван — Фомы Фомича там тоже не было.

— Фома Фомич, родненький! — позвал я тихонько. — Куда ты подевался-то? Бабака мне за тебя голову откусит…

Бабака Косточкина, моя говорящая собака, подарила мне Фому Фомича перед самым отъездом в Абхазию. На отдых решили рвануть всей семьей — мама, папа, Бабака и сестра Аделаида. Меня оставили присматривать за хозяйством.

— Если кто из бандитов сунется ночью, — сказала Бабака, — ты пой басом. У тебя теперь как раз ломается голос, — и подарила мне Фому Фомича.

В дверь позвонили.

Я машинально посмотрел на часы с Микки-Маусом: 20:22.

И кого это несет на ночь глядя?

На всякий случай я решил не открывать — мало ли? А вдруг и правда бандиты? Или убийцы. Такие случаи со мной уже бывали.

И Бабака, помню, рассказывала всякие страсти про одиноких мальчиков.

— У одного мальчика, — рассказывала Бабака, — однажды родители уехали на дачу. Он лег спать, а ночью проснулся. Глядь — а в окне черная рука. На следующий день у него у самого почернела рука. В другую ночь мальчик увидел в окне черную ногу, и наутро у него почернела нога. Потом у него почернели голова и туловище.

— А потом? — спрашивал я.

— А потом мальчик исчез. И никто долго не знал, где он. И только через тринадцать лет в городе Рубцовске Алтайского края одна женщина нашла на помойке его фотокарточку. На этой карточке мальчик был весь черный и СТАРЫЙ. Я любил, когда Бабака рассказывала что-нибудь страшненькое. Особенно на ночь. Особенно, когда папа в зале, а мама на кухне жарит омлет.

Но когда я в квартире один, таких историй не люблю.

Я услышал из прихожей подозрительный звук.

Кто-то возился в дверном замке.

Я затаился.

А вдруг правда убийцы?

Или даже тот старый мальчик с фотокарточки? Неужели придется петь басом?

Скрипнула дверь.

— Эй, дома кто есть? — спросили из прихожей.

Что такое?

Я не поверил своим ушам и выглянул из комнаты.

На пороге в неярком свете ночника стояла Бабака.

Рядом с ней стояли мама, папа и Аделаида с чемоданами.

Все четверо улыбались.

— Что, не ждал? — спросила Бабака.

— Нет, — признался я. — Вы же через неделю должны были приехать.

— Да ну ее, эту Пицунду! — махнул папа.

— Мы соскучились! — сказала мама.

— Такое ощущение, что лет триста не виделись! — добавила Аделаида. — У тебя к чаю что?

— Да! Так ужасно чаю хочется! — мама убежала на кухню, а мы с Бабакой уединились в детской.

— У тебя тут все нормально? — спросила она, кладя на кровать чемодан.

— Вроде все, — вздохнул я и добавил: — Вот только Фома сбежал.

— Очень смешно, — Бабака вынула из коробки из-под телевизора рыжего хомяка с прокушенным ухом. — Слушай, а он вроде подрос.

— Может, самую капельку.

Фома Фомич неподвижно сидел в Бабакиной лапе и держал за щеками горох.

— Слушай, а ты часом не заболел? — Бабака подозрительно оглядела меня с ног до головы. — Что-то лицо у тебя какое-то синеватое, — она подошла поближе.

СИНЕВАТОЕ?!

— Ты где так в чернилах изгваздался? Опять ручку сосал? — Бабака послюнила платочек. — Дай ототру, горе ты мое луковое.

Я подставил ей щеку и поморщился. Чернила оттирались с трудом.

— Пойдемте пить чай! — послышался с кухни радостный мамин голос.

— Ну пошли, — Бабака сунула Фому Фомича за пазуху.

И мы пошли.

Мы пошли на кухню пить чай и держаться за руки. Вернее, за ноги. Это Бабаке так захотелось — для разнообразия в жизни.

Кто же эта прекрасная незнакомка? Да это же Анна Никольская — мама Бабаки Косточкиной! И кем только она не была — переводчиком, секретарем диссертационного совета (!), менеджером среднего звена, графическим дизайнером и дизайнером интерьера и даже прорабом успела побывать! Теперь же Аня растит дочку Алису, чистокровную дворнягу Василису, ведет колонку о детском чтении на сайте Letidor (под псевдонимом Бабака Косточкина) и пишет увлекательные детские книжки.