Марина Соколова - Необыкновенные истории для друзей Любавы

«Неужели раздумал вступать в ДСП?» – напрямик спросила девочка.

«Я не знаю, – честно признался примат. – Хочу поговорить с тобой и с Любавой совсем про другое дело».

«Тогда вернёмся в гостиную, – заинтриговалась Наташа. – Африка и Дювэ нам не помешают?»

«Мы умерли», – сообщил за двоих попугай и для вящей убедительности даже перестал дышать.

«Мя-я-у», – подтвердил преданный Дювэ, зажмурив глаза и навострив уши.

«Какое у вас ко мне дело?» – полюбопытствовала Любава слабым от переедания голосом.

«Я мечтаю превратиться в человека, остаться около Наташи и быть на неё похожим, – невнятно пояснил амаута. – Что ты на это скажешь, как старшая сестра?»

«У нас демократия, молодой примат, – высказалась Любава. – Каждый сам за себя решает, что ему делать и кем ему быть».

«Скажи, пожалуйста, Наташа, – без обиняков спросил Рыжик, – тебе нравятся дворянские приматы?»

«Я – как старшая сестра», – дипломатично ответила демократка.

«А почему ты тогда участвуешь в Дворянском Съезде?» – допытывался дотошный ревун.

«Меня пригласил Великий Шимпанзе. Он – мой верный друг и Предводитель Дворянства».

«А если Сапай Апу Юпанки заберёт меня в Пайтити?» – прорыдал несчастный амаута.

«Я, как старшая сестра, замолвлю за тебя словечко», – пообещала сердобольная Любава.

«А в Пайтити есть попугаи?» – воскрес хитроумный Африка.

«Да, вместе с обезьянами там живут ламы, шиншиллы, тапиры, броненосцы, ленивцы, много насекомых и птиц. Есть и попугаи ара».

«Жако лучше ара, – констатировала заносчивая птица. – Хочу в Пайтити. Африка золотой».

«Давайте переименуем его в Америку и пошлём в золотой город», – от души расхохоталась Наташа.

Три дня весёлая девочка потешалась над пернатым озорником, который щеголял в её бижутерии и строил из себя обезьяну. Если бы суперобразованная младшая сестра читала на ночь не Канта, а Даррелла, она бы отнеслась со всей серьёзностью к нестандартному поведению попугая. Что касается старшей сестры, то ей было не до Африки, потому что все три дня до самого отъезда Юпанки и его свиты она уделила Южной Америке. Опираясь на старший статус, Любава всю дорогу до аэропорта уговаривала Сапай Апу оставить Рыжика в Дедовске – под её строгую ответственность. И только у трапа великолепного «Гольфстрима», любезно предоставленного Великим Шимпанзе, король внезапно подобрел и дал своё высочайшее согласие.

«Согласен на обмен, – просиял довольный монарх, – вы получаете амауту, а мы – смышлёную птицу».

«Какую такую птицу?» – растерялась Любава.

«Я – Африка. Я – золотой жако», – выпорхнул из «Гольфстрима» неутомимый попугай.

Глядя на поникших девочек, слово взял Сапай Апу Юпанки:

«Вы должны поддержать демократический выбор Африки. Он сам за себя решает и делает, что находит нужным. В моём монархическом государстве будет один демократический попугай».

«Спасибо тебе, Любава, – растрогался амаута, протягивая девочке груду цветных верёвок. – Прими от меня в благодарность узелковое письмо кипу. А теперь я нажимаю на джойстик. Родители заждались нас к ужину».

«Вы куда запропали? – засуетилась Мама. – Бегу разогревать остывшие голубцы».

Из кухни, прижимая к груди Дювэ, вышел понурый Папа. От смятения чувств он перешёл на кошачий язык.

«Мур-мя-мур», – промурлыкал Папа со слезами на глазах.

«Мур-мя-мур», – машинально повторил страдающий Дювэ.

«Как мы будем жить без дорогого Африки!» – запричитали вслед безутешные сёстры.

«Африка – дорогой, Африка – золотой», – пропел в открытую фрамугу блудный попугай.

«В нашем полку прибыло, – выглянула из кухни счастливая Мама. – Мойте руки и закатывайте рукава. После ужина приступаем к превращению Рыжика в человека».

Закадычные друзья не мяукали друг с другом целых два месяца. Причина была веская: в разгар дискуссии Африка обозвал Дювэ «глухонемым котом». Ещё больше побелев от жуткого ругательства, благородная ангора сбросила заушные устройства и, по меткому выражению французов, стала «глухой как горшок». Из этого дискомфортного состояния Дювэ не смог вывести даже находчивый Папа: обиженный кот гонял слуховую фасолину взад и вперёд и не желал использовать по инструкции. Покаянного попугая он не видел в упор, игнорируя все попытки примирения.

«Мур-мур-мяу-мур-мур-мур», – сокрушённо мурлыкал Африка, подлизываясь к утраченному другу.

Закрыв глаза, чтобы не читать по клюву, Дювэ на ощупь добирался до домика, свёртывался калачиком и впадал в уныние.

На протяжении двух месяцев он мыкал горе в квартире, а с наступлением вёдра вышел горевать во дворе. Дювэ и не заметил, что раскаявшийся грешник вылетел вместе с ним замолить грехи на пленэре. Потянувшись на солнышке, расслабленный кот медленно побрёл на детскую площадку. Там забредшие матёрые дворняги, вспомнив босолапое детство, резвились, как малые дети. При виде братьев старших юный натуралист почувствовал прилив бодрости – и устремился к собакам. За ним увязался подозрительный попугай. Поначалу «родственники» не обратили на братьев меньших никакого внимания. Влюблённый в природу кот понял это по-своему и удвоил усердие. Забыв про инстинкт выживания, он привлекал собак утробным урчанием, дружелюбно заглядывая в их плачущие глаза. Африка следовал за другом буквально по пятам, подражая всем его звукам и движениям. Не прекращая плакать, собаки стали распаляться. Они были опытные дворняги, прошедшие через много дворов, – вполне толерантные и демократичные и поэтому не сразу ринулись на разошедшуюся мелочь. Но вот беда! Обомлевший от солнышка добровольный пушистый затворник, совершенно оглохший без звуковых аппаратов, на детской площадке потерял забубённую головушку, а вместе с ней – и весь ум, который зашёл за разум. Когда гулёна разгулялся до умопомрачения и полез к дворнягам с поцелуями, те, в конце концов, не выдержали и принялись отбиваться. По укоренившейся привычке Дювэ тут же отступил с поля боя. Зато его место заняла воинственная птица. Замаливая грехи перед другом, она дралась отчаянно и самозабвенно. Волей-неволей дворнягам пришлось отвечать на дерзкие наскоки попугая. Используя боевое превосходство, собачья стая быстро одолела Африку и, войдя в раж, занялась смертоубийством. Дело двигалось к трагической развязке… но вовремя опомнился Дювэ. Выгнув спину, белоснежный турок забил павлиньим хвостом и завыл по-турецки на всё Подмосковье.

На его пронзительные крики первой, конечно же, прибежала Любава. По мановению её твёрдой руки кот успокоился, собаки разбежались, а попугай ожил. Серый жако в лужице алой крови представлял весьма печальное зрелище. Его пепельные крылья были разодраны в клочья, а пурпурный хвост зиял как открытая рана. Но сильнее всего пострадал изысканный клюв: на нём не осталось ни одного чёрного и живого места. Аккуратно поддерживая окровавленную головку, Любава подняла Африку на второй этаж. Дома никого не было: Наташа уехала на Всеафриканский конгресс, Мама оторвалась от диссертации и уехала на работу, а Папа ушёл на шахматный турнир. Любава стояла как изваяние посреди безлюдной гостиной – с умирающей птицей на обессиленных руках и проливала горючие слёзы.