Ф. Энсти - Медный кувшин

— Шестидесяти тысяч! — воскликнул Гораций, который ожидал суммы приблизительно в десять раз меньшей. — О, не больше шестидесяти тысяч? Я понимаю.

— Я говорю только о самом доме, — объяснил г. Вакербас, — потом будут надворные постройки, сторожки, избы и т. п., а кроме того, я хочу, чтобы некоторые комнаты были особенно отделаны. В общей сложности, чтобы довести дело до конца, можно ассигновать до ста тысяч. Думаю, решил, что на таких основаниях вы могли бы выстроить мне что-нибудь, Говоря скромно, не имеющее себе равного в соседних графствах.

— Я уверен, — сказал Гораций, — что за такую сумму я могу взяться построить вам дом, который вполне удовлетворит вас.

И он начал предлагать обычные вопросы относительно местоположения, грунта, материалов, которыми можно воспользоваться для постройки, авансов, которые потребуются, и так далее.

— Вы молоды, сударь, — сказал г. Вакербас к концу беседы, — но, я замечаю, вы в курсе всех тонкостей… я сказал бы, вы сведущи в мельчайших деталях вашей профессии. Не хотите ли съездить и взглянуть на грунт, а? Конечно, это нужно, а моя жена и дочери тоже захотят сказать свое слово… Нельзя иметь успех, если не угождаешь дамам, а? Вот посмотрим. Завтра воскресенье. Почему бы не поехать с утренним поездом в 8ч. 45м. утра в Линсфильд? Будет для вас повозка, или парный экипаж, или еще что-нибудь… сам свожу вас на место стройки, позавтракать привезу к нам в Ориель-Корт, и мы все обсудим основательно. Затем мы вас отправим в город вечером, а с понедельника можете начать работать. Идет? Ну, хорошо. Завтра будем ждать вас.

С этими словами г-н Вакербас ушел, оставив Горация, как легко себе вообразить, совершенно ошеломленным внезапностью и полнотой счастья. Он уже не был безработным, ему предстоял труд, и, что еще лучше, труд интересный, дававший ему желанную возможность размаха и удачи. Благодаря заказчику, который казался сговорчивым и для которого деньги явно не служили препятствием, он мог осуществить какую-нибудь из своих наиболее честолюбивых идей.

Более того, теперь он мог обратиться к отцу Сильвии без страха быть отвергнутым. Дело на 60000 фунтов принесет ему около 3000 фунтов, а отделка и другие работы — по крайней мере столько же, если не больше. Через год он может смело жениться; через два или три года у него будет недурной заработок, так как он был уверен, что после такого дебюта он скоро будет иметь столько дела, сколько захочет взять.

Ему было стыдно за свое былое малодушие. Ведь эти последние годы томительного ожидания были только испытанием и подготовкой к этому блестящему выступлению, возможность которого открылась как раз так просто и естественно и именно когда был всего труднее.

Добросовестно выполнив работу, обещанную Бивару, которому отныне предстояло обходиться без него, он почувствовал себя слишком возбужденным и взволнованным, чтобы сидеть в конторе. После обычного завтрака в клубе он вознамерился доставить себе удовольствие и пойти в Катесмарь, чтобы принести Сильвии хорошую весть.

Было еще рано; он всю дорогу шел пешком, чтобы дать выход своему бурно-веселому настроению, и особенно остро наслаждался всем: и серовато-розовым, покрытым мелкими облаками небом над собою, и скудной янтарно-желтой и красноватой зеленью Кенсингтонского парка, и резким запахом осыпавшихся диких каштанов, желудей и блеклых листьев, и голубовато-серым туманом, подползавшим издали, между стволами деревьев, и потом — веселой сутолокой и блеском на Высокой улице.

Наконец ему была дана радость застать Сильвию совсем одну, увидеть ее искренний восторг по поводу того, о чем он пришел ей рассказать, почувствовать ее руки на своих плечах и держать ее в своих объятиях, в то время как их губы встретились в первый раз. Если бы в ту субботу нашелся человек счастливее Вен-тимора, он хорошо бы сделал, если бы скрыл свое счастье ввиду опасности вызвать зависть бессмертных богов.

Когда вернулась г-жа Фютвой, — что случилось, пожалуй, слишком скоро, — и нашла свою дочь и Горация сидящими вместе на диване, она не стала притворяться довольной.

— Это называется некрасиво воспользоваться моей вчерашней слабостью, г. Вентимор, — начала она. — Я думала, что на вас можно положиться.

— Я бы не пришел так скоро, — сказал он, — если бы мое положение было такое же, как вчера. Но оно переменилось, поэтому я смею надеяться, что даже профессор не станет теперь противиться нашей формальной помолвке.

И он рассказал ей о внезапной перемене своей судьбы.

— Хорошо, — сказала г-жа Фютвой. — Вам надо поговорить об этом с мужем.

Скоро пришел профессор, и Гораций тотчас попросил его поговорить с ним несколько минут в кабинете, на что тот охотно согласился.

Кабинет, куда привел его профессор, был пристроен к дому и завален восточными редкостями всех веков и всякого рода. Мебель была сделана каирскими столярами, а на карнизах книжных полок красовались тексты из Корана, между тем как на каждой спинке блестела золотом арабская надпись «привет». Лампой служил просверленный фонарь из мечети с длинными стеклянными подвесками; оболочка мумии улыбалась из угла с принужденным добродушием.

— Ну, — начал профессор, как только они сели, — значит, я не ошибся, и в медном кувшине все-таки оказалось нечто. Позвольте взглянуть, что это такое?

На минуту Гораций почти совсем забыл о кувшине.

— О! — сказал он, — я его открыл, но в нем ничего не оказалось.

— Ну да, как я и предполагал, сударь, — сказал профессор. — Я вам говорил, что в таких сосудах ничего не бывает, вы просто выбросили деньги, купив его.

— Да, это так, но я хотел поговорить с вами о более важном. — И Гораций коротко объяснил, в чем дело.

— О Господи, — сказал профессор, с раздражением ероша голову, — о, Господи! Мне это и в голову не приходило, совсем не приходило! Я был под тем впечатлением, что в Сен-Люке вам угодно было провожать мою жену и дочь единственно из добросердечия… из желания избавить меня от того, что было бы для человека с моими привычками… в такую страшную жару… трудной и неприятной обязанностью.

— Допускаю, что это делалось не вполне бескорыстно, — сказал Гораций. — Я полюбил вашу дочь, сударь, с первого же дня, как ее увидел, но как бедный человек, безо всяких перспектив, я чувствовал себя не вправе говорить об этом ей или вам.

— Чувство очень почтенное, но мне остается узнать, почему вы преодолели его.

Тут Гораций в третий раз рассказал историю внезапной перемены в своей судьбе.

— Я знаю этого Самуэля Вакербаса по слухам, — сказал профессор. — Это — один из главных пайщиков фирмы Экере и Ковердэль, крупных земельных спекулянтов… Очень влиятельный человек, только бы вам удалось угодить ему.