Юрий Фадеев - Записки «русского азиата». Русские в Туркестане и в постсоветской России [Издание второе, измененное, добавленное]

Однако для меня - «русского азиата», по обычаям гостеприимства, хозяин обязан проявить уважение к любому гостю и потому я пригласил его:

— Проходи Кузьмич!

Кузьмич кивнул жене и прошел к столу; из одного кармана достал бутылку водки из другого стал вынимать варёные яйца.

— А это зачем? — с недоумением спросил я.

— Хочу выпить с тобой - не возражаешь?

Возражать было бессмысленно, тем более, что Кузьмич видимо решился на этот визит неспроста.

Всё лето он и баба Аня проводили в двух приземистых строениях сколоченных из подручных материалов с плоской крышей крытых рубероидом. Одно строение служило кухней-столовой, другое - спальным помещением, дворовый туалет был втиснут между ними - очень удобно! Со стороны оврага всё это было в зарослях ивняка и черёмухи и невольно ассоциировалось с хижиной дяди Тома из одноимённой книжки, прочитанной в детстве.

Странная это была личность. Всегда хмурый недовольный всем и вся, с неизменным окурком во рту, он монотонно ковырялся на грядках или в тепличках из орешника накрытых драной плёнкой. Брился Кузьмич редко, одевался - как попало. Однако по определённым датам в календаре он преображался. На нём красовались: фуражка – сталинка, яловые сапоги, брюки галифе и защитная гимнастёрка под которой виднелась тельняшка. Что это было? Возможно дань прошлому, где молодость и где всегда есть место тому, что греет и в розовом цвете.

В пятницу вечером в деревню из Москвы приезжал сын Кузьмича —Николай, грузчик одного из мясокомбинатов. По заведённому ритуалу отец с сыном пили до глубокой ночи, о чём-то громко спорили, используя для связки слов и большей убедительности мат. Непонятно, о чём можно было спорить с Николаем, который знал всё и на всё имел безапелляционное мнение.

В субботу, после обеда, Николай заводил свой «Москвич» и ехал за семь километров в райцентр - московской водки всегда не хватало, а халявной мясокомбинатовской закуски было ещё предостаточно. В воскресенье Николай приходил в себя и вечером «отчаливал» в Москву. Кузьмич пару дней после отъезда сына ходил злой, с головной болью и красными глазами. Через неделю - две всё повторялось.

Для меня ненормативная лексика между отцом и сыном да еще в присутствии матери была дикостью. У нас, «русских азиатов», другой менталитет. Мы не особенно склонны к крепким выражениям в принципе, и те более, никогда не позволим себе этого в присутствии родителей, женщин и детей.

Но первый шок на своей исторической родине мне пришлось испытать в ту пору, когда я впервые попал в соседнюю деревню, где находился сельский Совет. Помню, Председатель задерживался и чтобы скоротать время я решил прогуляться. Неподалёку стояли обшарпаные двухэтажные железобетонные хрущёвки. Советские партийные органы наивно полагали, что рабочий совхоза, как и рабочий в городе, должен жить в квартире, а не в сельском доме с подворьем, чтобы после трудов праведных не отвлекаться по пустякам, а «расти над собой»: читать газеты, слушать радио и смотреть телевизор. Однако крестьянина, который жил и работал на земле, и которого почему-то обозвали «рабочим совхоза», полупустой сельмаг заставлял обзаводиться подсобным хозяйством. Поэтому повсюду в сельской местности, рядом с многоквартирными домами, стихийно возникал «шанхай» - примитивные, разномастные курятники, свинарники и даже коровники.

У ближайшего из домов возле такого коровника женщина и дочь-старшеклассница подавали вилами сено на небольшой стог. Сено принимал глава семейства. Он был явно недоволен неумелыми действиями жены и дочери. То и дело сверху - истошным голосом на всю округу в их адрес раздавался отборный мат. От возмущения во мне всё закипело! Так и снял бы «гегемона» со стога из берданки! Затем удалось немного успокоить себя — вспомнилось:

«В древнем Риме нецензурная брань была уделом плебеев».

Между тем, жена на скорую руку, как говорится «что Бог послал», собрала на стол и присела с нами. Стол преобразился. Куриные яйца, принесённые Кузьмичом, сиротливо сгрудились на блюдце.

Кузьмич аккуратно разлил водку по рюмкам, взглянул на меня, и произнёс неожиданный тост:

— За тебя! Ты Геракл! За три года ты проделал то, что мы не сделали и за пятнадцать! За тебя! — повторил он. Я пожал плечами и пригубил из рюмки. Водка и другие крепкие напитки были не для меня - несовместимость организма с формулой спирта.

Геракл, не Геракл, но Кузьмич был прав: потрудиться пришлось! При первом знакомстве с моим будущим земельным наделом работница сельсовета осторожно обронила:

— От этого участка все отказываются!

Действительно, было от чего прийти в уныние: природа противопоставила цивилизации бурелом, мелколесье, заросли кустарников, борщевника и крапивы. Но у моих предшественников в деревне был выбор, а мне, припозднившемуся, выбирать было не из чего, и я спокойно решил: «Дарёному коню в зубы не смотрят».

К счастью, это оказался не «конь», а «конёк-горбунок»! Когда были расчищены заросли и с помощью тракторной тяги были убраны несколько распластанных на земле полусгнивших вековых деревьев я, как в джунглях, пробился к крутому склону оврага и ахнул. Передо мной открылся замечательный вид на живописную пойму лесного ручья. Стало ясно - моей душе здесь будет комфортно!

Между тем, едва притронувшись к закуске, Кузьмич продолжал:

— Теперь, тут все такие как вы - дачники, а я родился в этой деревне. Отец до войны был председателем колхоза. Родительский дом напротив принадлежит младшему брату!

Кстати братья, почему то не дружили и возможно поэтому, младший, в деревне почти не появлялся. Старый бревенчатый бесхозный дом ветшал на глазах, превращаясь в «графские развалины».

— Это теперь от бывшей деревни всего три сруба осталось и все поля заросли, а раньше здесь было более семидесяти дворов и начальная школа. В аккурат на этом месте колхозный амбар стоял, рядом — кузня. В июле сорок первого отец ушёл на войну и не вернулся - пропал без вести. В конце октября в деревню пришли немцы – мы с братом пацанами были, но всё помним! Во второй половине декабря началось наступление наших войск под Москвой. Немцев как ветром сдуло! Давайте выпьем за это! — предложил Кузьмич, и мы дружно чокнулись.

— В семидесятые годы деревню разорили - неперспективной признали! – продолжал Кузьмич. Мы ведь не Прибалтика! Там, говорят, ни один хутор не тронули! Вот ты по слухам из Средней Азии будешь, там-то как было?

На минуту, я ушел в свои мысли - Кузьмич задел больную для меня тему, образно выражаясь «наступил на больной мозоль». Действительно, в отличие от других союзных республик здесь, в России, местные партийные органы действовали по принципу: «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибёт». В итоге - по русской равнине, как «Мамай прошел»! Позже, по накатанной колее, команда Ельцина окончательно добила русскую деревню.