Наталия Туркина - Летопись одной жизни

«Ой, да ладно. Конечно, это он шутит так. Никак не могу привыкнуть к такой странной манере юморить. А мама то, ну, прям бисер мечет перед ним. Похоже, всё всерьёз приняла. Потом поговорю с ней. Сейчас некогда, надо в себя прийти с дороги, умыться, вещи разобрать и в контору хорошо бы успеть ещё. Надо насчёт работы определиться. Занятая своими мыслями, Стеша направилась в дом и не видела каким жадным, влюблённым взглядом провожал её Костя, сидя за рулём своей машины. Большие, сильные руки крепко держали обтянутый кожей руль и, впервые за всю его жизнь, мелко дрожали. Ему так хотелось выскочить вслед за Стешкой. Обнять её, прижать к груди и целовать её красивые светлые волосы. Три месяца жил без неё, ни разу не видел после встречи в кафе. А каждый день её вспоминал. Вся душа изболелась. Серьёзно запала в душу сероглазая пигалица. Стеша слышала шум отъезжающей машины, но уже не думала о Косте, а просто радовалась, что так быстро добралась до дома.

Нудный осенний дождь стоял серой стеной. Стеша сквозь мокрые ресницы едва разглядела смутные очертания далёкой деревни. Слева густой лес, справа чёрное, вспоротое тракторами поле. За спиной осталась старая, продуваемая всеми ветрами, ферма. Под ногами жижей растекалась дорога.

– Ничего, помочит, может, и подрасту ещё, и ума прибавится,– бурчала Стеша, стуча зубами. Губы посинели и застыли. Голова снова разболелась. Резиновые сапоги, давно захлебнувшиеся грязью, казались пудовыми и не нужными. Их хотелось стащить и топать босиком. Промозглый холод сковал ноги и руки. Сжимая сумку с медикаментами дрожащими пальцами, Стешка больше всего боялась поскользнуться. Боялась свалиться в грязь и разбить последние ампулы и шприцы в стерилизаторе. В этом месяце, как, впрочем, и в предыдущем, в совхозе не хватало средств на медикаменты ветврачам. И поэтому, чуть-ли не единственным средством от всех панацей был нож. Вот и сейчас, плюхаясь в грязи, Стеша придерживала драгоценную ношу – большой с наборной ручкой нож. Незаменимая вещь. И смех и грех!

Стараясь не думать обо всех неприятностях, Стеша всё же дошлёпала до родного крылечка. Осторожно, так как время уже было позднее и ребята, должно быть, спали, она скинула намокшую одежду. Не только рабочая куртка и штаны, но и рубашка и даже нижнее бельё и мокрые волосы под косынкой – всё провоняло едким запахом силоса и навоза.

– О, Господи! Когда это кончится?

Стешка вздохнула и на цыпочках прошла в кухню. Едва переступив за порог, она чуть не упала. На полу как куль с дерьмом лежал её благоверный. Мертвецки пьяному Константину, похоже, было хорошо и удобно. А вонючая лужа под ним не причиняла неудобств. Он уютно свернулся клубочком и, засунув голову под табуретку, сопел и пускал пузыри с разбитых синюшних губ.

– Господи! Неужели эти губы меня целовали?

Стешка с тоской посмотрела на мужа. Нет, будить, конечно, нельзя. Не дай бог очнётся. Пьяный совсем дурак, звереет. Стеша тихонько прошла в детскую. Ребята крепко спали, как котятки сбившись в тесную кучку на кровати – полуторке. Трое малышей, все погодки. Старший самый чуткий. Нервный и боязливый. Особенно ночью, когда мама уходит по срочному вызову на работу, а папка приходит домой пьяный и злой, потому что нет мамы и ему не на ком выместить пьяную дурость. Маленькому Саше страшно за себя и за младших братишек. Особенно за самого маленького Андрейку. Ему четыре годика и он не понимает, что если папка пришёл, надо сидеть тихо. Андрейка кричит и плачет, если Саша не даёт ему греметь игрушками и бегать по комнате. А потом ещё жалуется маме, что он его обижает и мешает играть. Андрейка плачет, и Саида тоже ревёт. От страха, от жалости к брату и обиды на маму (опять её вызвали ночью). Вот и сейчас, едва Стеша ступила на порог комнаты, Саша открыл глаза:

– Мам, это ты?

– Я, Саша, спи! Я больше сегодня никуда не пойду.

– Мама, а папка спит?

– Спит. Вы что-нибудь ели вечером?

– Ага, молоко пили. Мама, а ты где будешь спать, с нами?

– Не знаю, Саша. Спи, всё будет хорошо.

И Саша счастливый – мама дома – закрыл глаза, залез под одеяло, завозился. Пихнул Ваську. Вечно тот колени выставляет. Васька недовольно захныкал, но просыпаться не стал, лень было.

Стеша вернулась на кухню. Голова болела. От холода ныла спина. Руки казались ледяными. Хотелось плакать, да не было сил. Так дальше жить нельзя. Как быть? Куда деться? Бросить работу, мужа, квартиру и всё нажитое за двенадцать лет хозяйство, дело нехитрое. Свекровь сказала – дурное. Она права. Но вот как жить дальше? На что рассчитывать измученной тридцатилетней женщине с тремя ребятами на руках? Стеша присела на табурет. Свет не включала. Через сумеречное кухонное оконце заглядывала грустная луна. Прикрыв глаза, Стеша устало думала о своей жизни. Вспомнился день тринадцатилетней давности. Тот самый, когда она, молодая, счастливая, только что прибывшая из общежития домой, разбирала свои вещи и мечтала о начале своей взрослой жизни. Мама тогда попросила дочку по пути из конторы забежать в магазин за хлебом. Стеша, прихватив документы и новенький диплом об окончании техникума, побежала в село оформляться на работу. Председатель встретил приветливо, радостно жал ей руку, обещал златые горы. Настроение было отличное. Стараясь держаться солидно, новоиспеченный молодой специалист вприпрыжку побежала в сельский магазин. У прилавка толпилась кучка женщин что-то горячо обсуждавших и не замечали вошедшую Стешку. Улыбка у девушки сползла с лица. Она отчётливо услышала голос мамы Серёжи и Кости:

– Ой, бабоньки! Эта-то шалава Стешка одного сыночка моего угробила, а теперь хвостом вокруг Кости крутит. Так и вьёт, так и вьёт. Я вчера к Серёженьке в больницу ездила. Да так прямо ему всю правду про эту потаскушку и рассказала. А чего я должна молчать? Сыночку и так тяжело, дак он ещё будет о ней переживать?

Всё я ему рассказала. И про то, как Сешка всё лето к нам на велосипеде выездила, и про то, как Костика окрутила охальница. Стыда у неё нету. Да, да, так прямо и сказала. – Тётки качали головами в знак согласия. Серёженька поправляется, слава богу. Он у меня послушный парень, не то, что старший. Послушал меня, да и говорит: понял я, мама, не хочу, говорит, про Стешку больше ничего слышать. Вот поправлюсь и уеду на Север в Мурманск. У нас там тётка живёт, за ним присмотрит, глядишь, и с работой всё получится. Он ведь парень у меня хороший, молодой только. А старший уж как хочет, я ему уже не указ. Она вытерла платочком глаза. Ой, бабоньки, оженит она его, я одна останусь горемычная.

Дальше Стеша слушать не стала. Пулей вылетела из магазина и помчалась домой. На душе было пусто, холодно и горько. С этого злополучного дня жизнь её круто изменилась. Стеша – та, что весёлая, смешливая, юная и влюблённая, – умерла. Душа застыла, сердце заледенело.