Нина Артюхова - Избранные произведения в двух томах: том I

— Масть! Шерсть! — Владимир смеялся так, что даже не мог гладить быка.

— Да ты не смейся… Ну вот спроси хоть Любочку… Любочка, правда похож?

— Правда, — Любочка вышла из-за калитки: быка, похожего на Владимира Николаевича, она уже не боялась.

Сережа и Федя не знали, что сказать от негодования, видя такое нахальство девочек.

Впрочем, все отлично понимали, что ничего обидного, в сущности, сказано не было: бык был красив, а главное, необыкновенно симпатичен.

В это время пастух щелкнул кнутом, а бабушка крикнула из окошка, что пироги очень хорошо подрумянились и что нужно обедать.

И когда огромный бык неожиданным упругим галопом помчался догонять стало, а Владимир, взяв Катю за руку, легко взбежал на ступеньки крыльца, сходство стало настолько очевидным, что даже мальчики расхохотались.

За обедом папа спросил дядю Володю, как это Анечка отпустила его.

Катя удивилась, что какая-то Анечка может пустить или не пустить такого взрослого мужчину, да еще командира.

Однако Владимир, по-видимому, не нашел в этом ничего странного и даже самодовольно улыбнулся.

— Какая Анечка? — спросила Катя.

Папа ответил:

— Твоя будущая тетушка. Разве ты не знаешь, что дядя Володя женится?

После обеда всем захотелось земляники.

Федя и Нюрка стояли наготове около калитки.

— Пойдем за линию, — сказал Федя.

Нюрка заспорила:

— Нет, на Ивановскую порубку.

— Позовите мне этого синеглазого, чемпиона вашего по городкам, — сказал дядя Володя. — Мне кажется, он поведет именно туда, куда нужно.

Сережа стоял, наклонившись за низеньким забором, и смотрел в щелку. Катя подбежала к нему.

— Сережа, дядя Володя зовет тебя в лес.

Сережа помчался за корзинкой.

— Дядя Володя, — спросила Катя, — какую фотографию ты бабушке показывал? Покажи нам.

Он раскрыл свою записную книжку и подал ей карточку. Он был снят рядом с черненькой девушкой, голова которой не доходила даже до его плеча.

— Это Анечка?

Владимир кивнул утвердительно и сделал какое-то странное движение губами, по-видимому, желая удержать улыбку, но не удержался и все-таки улыбнулся.

— Хорошенькая! — сказала Катя. — Сережа, смотри, это его невеста.

Фотография обошла всех, причем девочки ахали: «Хорошенькая», а мальчики восхищались молча.

— Бровки тоненькие-тоненькие… Смотри, Нюрка!

— У Томки Зазулиной, — сказала Нюрка, — точь-в-точь такие, только она их подбривает, а потом опять отрастают, и некрасиво.

— Дядя Володя, у Анечки брови сами такие или она их подбривает? — спросила Катя.

— Никогда! — с негодованием ответил Владимир. Он поспешно спрятал фотографию и сказал: — Пошли. Веди нас, Сережа, а то мы договоримся до того, что я начну бодаться!

— Замечай дорогу, — шептала Нюра Феде, когда они вошли в лес. — Теперь будем знать, куда он ходит.

Сережа раздвигал руками траву около пней и взволнованно говорил:

— Я вам еще одно место покажу. Вот здесь тоже очень спелая!

Было воскресенье, Сережина мама была дома и доила козу сама. Сережа мог идти куда хотел и не спешил возвращаться. Вечером купались все вместе и опять играли в городки.

Никто за весь день ни разу не назвал Сережу ни дояркой, ни козодоем.

А в понедельник Владимир уезжал в Москву с поездом двенадцать пятьдесят.

После завтрака он вышел совсем одетым, в гимнастерке, с орденами, и сел на скамейке в саду.

Ребята окружили его. Катя и Нюра сели рядом с ним, а Сережа и Федя на траве.

Катя поправила перевернувшуюся медаль, чтобы всем была видна надпись «За отвагу», потому что с другой стороны было неинтересно. Сережа смотрел на Владимира влюбленными глазами.

— Владимир Николаевич, расскажите, за что вы получили это.

Владимир подумал и стал рассказывать.

А день был такой жаркий и спокойный. Странно было слушать рассказ о походе в морозную ночь, о холоде, смерти, подвигах и страданиях.

И вдруг со стороны Сережиного дома послышался голос Любочки, пронзительный, как свисток:

— Се-ре-жа! Две-над-цать ча-сов!

Сережа вскочил, будто его ударили.

— Знаю! — крикнул он и покраснел так, что Катя подумала: заплачет. Но он не заплакал.

Катя догнала его около забора и схватила за руку.

— Сережа, — зашептала она, — дядя Володя уедет через полчаса… Не уходи. Ведь ты потом можешь.

Сережа отдернул руку.

— Не твое дело!

Катя медленно вернулась на свое место.

— Куда Сережа побежал? — удивился Владимир. — Вы почему смеетесь?

Федя и Нюрка ничего не ответили.

— С этим мальчиком, — сказала Катя, — с Сережей, никто здесь не водится, и все его дразнят. Это уж ради твоего приезда с ним играли.

— Отчего же никто не водится? По-моему, хороший парень.

— Его мать уезжает на целый день, а у них, ты видел, белая коза, Альба. Так он эту козу доит.

— Козу доит? Это любопытно. Ну и что?

— Ну и дразнят его дояркой и козодоем.

— Козодой — это она придумала, — Нюра показала на Катю, — а мы — доярку.

— Идет, — сказала Катя. — И как ему не стыдно, правда, дядя Володя! Мужчина все-таки. Смотри, фартуком подвязался, будто какая-нибудь тетка-молочница.

Катя знала, что Сережа мог обойти кругом дома и войти в сарай незаметно, но он прошел прямо, своей обычной дорогой, вдоль забора, совсем близко от них. А лицо у него было как тогда, с крапивой, когда он сказал: «Мне не больно».

Владимир взглянул на часы и встал.

— Вот что, ребята, у меня есть еще полчаса до поезда. Пойдемте в сарай, посмотрим, как он козу доит.

Катя испуганно побежала за ним.

— Дядя Володя! Не ходи, не надо! Его уж и так все изводят, прохода не дают!

Но дядя Володя, не слушая ее, уже перешагивал через забор и открывал дверь сарая.

Сережа услышал шаги и закричал отчаянным тонким голосом:

— Уйдите!

Он обернулся.

— Владимир Николаевич, я не вам! Я не знал, что это вы, я думал, что это они!..

Владимир ответил очень спокойно:

— Они тоже здесь. Можно нам войти?.. Замечательная коза, породистая, — он погладил Альбу. — Вот что, Сережа, у меня к тебе просьба. Кашу варить я умею и стирать умею. Даже пуговицы пришивать давно научился. А вот козу доить ни разу не пробовал. Поучи меня, хорошо?

Сережа смотрел на него, пораженный, не зная, серьезно он говорит или это какое-нибудь новое издевательство.

— Так как же? Я тебя вчера кролем плавать учил, а ты меня доить научи.

— Владимир Николаевич, я боюсь, Альба вас не послушается.

Меня не послушается? Что ты, что ты, милый друг! Меня целая рота слушается, а ты говоришь — коза!

Сережа сказал уже деловым тоном:

— Если хотите доить, вам нужно будет вымыть руки.

— Есть вымыть руки! Катюша, неси полотенце.

— Возьмите мое.

Владимир старательно вытирал пальцы.