Дмитрий Минаев - Кощей-Безсмертный

Отворилась безъ ключа.

Радость встречи горяча

У Царевича съ царицей,

Истомленной, блѣднолицей.

Сынъ царицу утѣшалъ

И избавить обѣщалъ

Отъ волшебныхъ чаръ и власти:

«Минутъ скоро всѣ напасти

И къ царю и въ свой дворецъ

Мы вернемся наконецъ».

Незаметно день проходитъ.

Богатырь по саду бродитъ

И съ царевной говорить:

«Отчего печаленъ видъ

У тебя, краса-дѣвица!.

Горе въ жизни — небылица,

Не всегда бѣда — страшна,

За зимой идетъ весна…»

А красавица сказала:

«За тебя мнѣ грустно стало,

Что отсюда ты нейдешь

И домой Кощея ждешь,

Надь собою бѣды не чуя…

Но, послушай, научу я,

Какъ Кощея провести

И себя и насъ спасти.

Только онъ помчится въ гору,

Обращу тебя въ ту пору

Я въ желѣзную иглу,

И воткну ее въ углу.

Если любишь — не откажешь,

А потомъ „спасибо“ скажешь…»

Отказать не могъ ей онъ, —

И въ иголку обращенъ

Былъ Иванъ-Царевичъ на ночь.

Что не вихорь — ураганычъ

Въ полночь на гору летитъ,

То Кощей домой спѣшитъ,

Пыль до облака вздымаетъ,

И свѣтёлку посѣщаетъ,

Гдѣ царевна у окна

Ночь и день не знаетъ сна.

«Фу! здѣсь пахнетъ русскимъ духомъ!

Прежде русскiй духъ по слухамъ

Былъ извѣстснъ только намъ,

А теперь пришелъ къ намъ самъ!»

Говоритъ Кощей въ свѣтёлкѣ,

Слыша запахъ отъ иголки.

А ему отвѣтъ даетъ

Красна-дѣвица: «Ну, вотъ!

Самъ по Руси ты скитался,

Духу русскаго набрался,

Ну, и чудится кругомъ»

И къ волшебнику потомъ

Начала она ласкаться,

Стала ловко добиваться:

«Объясни мнѣ, не тая,

Въ чемъ таится смерть твоя?»

Хитрость онъ ея замѣтилъ;

И нарочно ей отвѣтилъ:

«Подъ порогомъ, въ голикѣ»,

И тотчасъ въ пуховикѣ

Онъ уснулъ; межъ тѣмъ царевна,

На него взглянувши гнѣвно,

Въ печку бросипа голикъ,

Но — остался живъ старикъ.

Утромъ вновь она ласкалась,

У Кощея добивалась:

«Объясни мнѣ, не тая,

Гдѣ таится смерть твоя?»

Лгать Кощею стало любо:

— «Въ чистомъ полѣ есть три дуба.

Среднiй дубъ съ дупломъ стоитъ,

А въ дуплѣ червякъ лежить,

Раздавить его кто можетъ,

Тотъ и въ гробъ меня уложитъ».

И съ большой горы своей

Улетѣлъ опять Кощей.

— «Ну, Иванъ Царевичъ, смѣло

Принимайся ты за дѣло.

Коль Кощей мнѣ не солгалъ,

Онъ на вѣкъ теперь пропалъ.

Отыщи же червяка мнѣ,

Раздави его на камнѣ,

И вернись скорѣй назадъ».

Дѣлу былъ Царевичъ радъ,

Онъ коня себѣ сѣдлаетъ,

Въ чисто-поле выѣзжаетъ,

И добиться червяка

Хочетъ съ помощью клубка.

Къ тремъ дубамъ клубокъ приводитъ,

Богатырь дупло находитъ,

Червяка въ немъ изловнлъ

И тотчасъ же раздавилъ,

А потомъ поѣхалъ въ гору

И какъ разъ вернулся въ пору:

Лишь успѣлъ опять въ иглу.

Обратиться онъ въ углу,

Какъ Кощей въ свой домъ примчался

И въ свѣтлицѣ показался.

Въ третiй разъ его ласкать

Стала дѣвица опять,

Словно змѣйка увивалась,

У Кощея добивалась:

«Разскажи мнѣ, не тая,

Гдѣ таится смерть твоя?»

Лгать Кощей ужъ не желаетъ,

И по правдѣ отвѣчаетъ:

— «Есть, царевна, океанъ,

Тамъ-то островъ есть Буянь,

На Буянѣ — дубъ маститый,

А подъ дубомъ — ящикъ скрытый,

Заяцъ въ ящикѣ лежитъ,

Въ зайцѣ селезень сокрытъ,

А у селезня яичко,

То яичко — не величко,

Но его кто разобьетъ,

Тотъ и смерть мнѣ принесетъ»

Утромъ снова темной тучей

Улетѣлъ Кощей могучiй.

«Ну, Иванъ, — Царевичъ будь

Ты готовь въ далекiй путь!»

Говорить ему дѣвица:

«Стану я, какъ и царица,

У окна весь день стоять,

И тебя съ яичкомъ ждать.

Привезешь его ты къ мѣсту, —

И во мнѣ найдешь невѣсту,

И съ царицей и со мной

Ты поскачешь въ край родной.»

Въ полѣ пыль столбомъ клубится,

На конѣ царевичъ мчится,

Бѣлой пѣной конь покрытъ,

Паръ густой надъ нимъ стоить,

Но ѣздокъ не отдыхаетъ,

Хоть давно съ конемъ не знаетъ

Ни питья онъ, ни ѣды…

Въ полѣ капли нѣтъ воды,

По дорогѣ нѣтъ жилища,

Гдѣ достать бы можно пищи.

Голодъ чувствуетъ ѣздокъ.

Вдругъ ему на встрѣчу волкъ:

Лукъ царевичъ вынимаетъ

И стрѣлу приготовляетъ,

Хочетъ волка застрѣлить,

Волкъ же началъ говорить:

«Отпусти меня! Быть можетъ,

Сѣрый волкъ тебѣ поможетъ».

Витязь волка не убилъ

И на волю отпустилъ.

Ѣдеть дальше, видитъ — воронь.

«Что жалеть? извѣстный воръ онъ»,

Хочетъ въ ворона стрѣлять,

Онъ же началъ умолять:

«Отпусти меня! Быть можеть

Воронъ витязю поможетъ!»

Витязь ворона не билъ

И на волю отпустилъ.

Къ морю витязь подъѣзжаетъ,

Вдругъ на берегь выплываетъ

Щука прямо на песокь.

Сходить съ лошади ѣздокъ

И подходитъ близко къ щукѣ:

— «Ну, теперь попалась въ руки!

Можно мнѣ уху сварить…»

Щука-жъ стала говорить:

«Отпусти меня! Быть можетъ,

Щука витязю поможетъ».

Витязь рыбы не словилъ

И на волю отпустилъ,

Скоро въ морѣ-океанѣ

И на островѣ Буянѣ

Очутился царскiй сынъ.

Вотъ и дубъ, какъ исполинъ,

Предъ царевичемъ открылся,

И подъ нимъ тотчасъ пустился

Витязь ящнкъ отрывать.

Вырылъ яму сажень въ пять,

Вынулъ ящикъ и — о, чудо! —

Зайца выпустилъ оттуда.

Заяцъ бросился бѣжать: —

Какъ теперь его поймать?

Тутъ царевичъ испугался,

Вдругъ откуда волкъ ни взялся,

На бѣгу сбилъ зайца съ ногъ,

И къ царевичу привлекъ.

Тотъ вцѣпился зайцу въ ухо,

Распоролъ у зайца брюхо,

И, лишь руку протянулъ,

Къ верху селезень вспорхнулъ.

Витязь лукъ свой вынимаетъ,

Калену-стрѣлу пускаетъ,

Да знать вѣрная стрѣла

Поздно пущена была,

Вдругъ явился черный воронъ,

Прилетѣлъ изъ дальнихъ горъ онъ,

Быстро селезня настигъ

И принесъ въ единый мигъ

Птицу къ витязю обратно. —

Вновь царевичу прiятно, —

Птицу въ руки онъ беретъ,

Въ ней яичко достаетъ,

Съ нимъ идетъ на берегъ моря,

Чтобъ обмыть его и — горе! —

Уронилъ, и вдругъ оно

Въ море кануло на дно.

Сыну царскому взгрустнулось…

Въ это время всколыхнулась

Океана глубина,

Щука выплыла со дна,

Яицо она приносить,

За него наградъ не проситъ,

И уходить вновь опять

Въ море синее гулять.

Съ дорогой находкой вмѣстѣ

Не спѣшитъ, летитъ къ невѣстѣ

Богатырь лихой назадъ

И яичко, словно кладъ,

Бережетъ въ своемъ карманѣ

Вотъ видна уже въ туманѣ

Съ замкомъ страшная гора,

Доскакалъ онъ до двора

И взглянулъ на то окно,

Гдѣ его ужъ ждутъ давно.

Долго, долго до полночи,

Не смкалъ онъ ясны-очи

И съ царевной говорилъ,

Что онъ видѣлъ, гдѣ онъ былъ,

Какъ яичка доискался…