Луи Ружемон - Новый Робинзон

— Хорошо! Я согласен, — ответил я ему. — Но скажите, умеете ли вы ездить верхом? Умеете ли ковать лошадей? Умеете ли вы голодать? Умеете ли вы терпеть жажду? Что вы скажете, если туземцы пожелают заколоть вас своими копьями?

Он сказал мне, что знает и умеет все, а туземцев не боится.

Конечно, этот Гибсон был не такого сорта человек, за которым я полез бы в болото, но люди были редки в то время. Лишний человек не помешал бы мне, а к тому же Гибсону так хотелось отправиться с нами. Я согласился взять его с собой.

Экспедиция наша теперь состояла из 4 человек — меня самого (Эрнеста Жиля), Вильяма Генри Тишкинс, Альфа Гибсона и Джемса Эндрюс, при 24 лошадях и 2 собаках.

В конце апреля 1874 г. я и Гибсон направились к западу. Мы ехали верхами, а третья лошадь шла с нами под вьюками. Она была навьючена двумя мехами с водой (воды было около 90 литров). Едучи рядом с Гибсоном, я рассказывал ему о различных экспедициях, о постигшей их участи, в большинстве случаев довольно печальной.

Затем мы поужинали копченой кониной. Было уже довольно поздно, и лошади наши нуждались в отдыхе, а главное — в питье. Особенно страдала от жажды вьючная лошадь, которая всю ночь бродила около нашего лагеря, всячески стараясь добраться до запасов воды. Один небольшой мех с водой мы повесили на дерево, и вот моя кобыла подошла к тому месту, где висел мех, и схватила мех зубами. Пробка выскочила, и вода, которой мы так дорожили, струей брызнула из меха…

Гибсон начал теперь раскаиваться, что обменял иноходца на вьючную лошадь, с которой было трудно справляться, так как она была очень тугоуздая, а к тому же — грузная и ленивая.

Весь этот день дул знойный северный ветер, а на следующее утро, 23 апреля, в воздухе чувствовалась какая-то странная сырость.

Следуя за мной в нескольких шагах, Гибсон вдруг крикнул мне, что его лошадь сейчас падет. Одна из наших лошадей пала еще раньше, так что вьюки были распределены по верховым лошадям. Рисковать второй лошадью было опасно. Поэтому я отказался от мысли добраться до цепи холмов, видневшихся километрах в 25–30 от нас, и повернул назад, следуя по нашему старому следу. Между тем лошадь Гибсона совершенно ослабла, она не могла уже нести своего седока, и мы вели ее в поводу. Она прошла еще с километр, затем повалилась и тут же издохла.

Моей кобыле приходилось теперь везти седло Гибсона и весь его вьюк. Мы продолжали путь верхом и пешком, поочередно садясь на лошадь. Проделав около 30 миль обратного пути, я крикнул Гибсону, который был впереди меня, чтобы он остановился и подождал меня. К этому времени у нас оставалось совсем мало воды, и мы весь этот остаток поделили между собой.

— Слушайте, Гибсон, — сказал я ему. — Вы видите, что мы в очень скверном положении. Ехать дальше может только один из нас. Я останусь здесь, а вы поезжайте. Но прежде хорошенько выслушайте и запомните, что я вам скажу.

Если наша кобыла не получит вскоре воды, то и она падет. Поезжайте все прямо. К вечеру вы доберетесь до воды. Напойте лошадь, наберите воды в меха и отправляйтесь дальше — за помощью. Оставьте на мою долю воды, сколько будет можно. Помните, я рассчитываю на вас — вы приведете мне помощь.

Первого мая, как я узнал впоследствии, в час пополуночи, я прибрел в наш лагерь и с рассветом разбудил Тишкинса. Он так вытаращил глаза, как будто я был не живой человек, а выходец с „того света“. Я спросил его, не видел ли он Гибсона, так как прошло уже около 8 суток с того дня, когда мы расстались с ним. Гибсона никто не видал. Мы отправились на поиски. 6 мая мы добрались до того места, где несчастный сбился с пути. Пока он шел по следу, проследить его было не трудно, но затем он почему-то покинул след и стал удаляться к югу, взбираясь и спускаясь по крутым песчаным холмам. Мы нашли остатки небольшого костра, который он разложил на том месте, где покинул наш старый конский след. Ошибся ли Гибсон или же он нарочно изменил направление — трудно решить, но, вместо того чтобы идти к востоку, как ему следовало, он пошел на юг.

Я назвал эту местность, лежащую между Раулинсоновской грядой холмов и следующим водным пространством, которое должно было находиться где-нибудь дальше к северу, „Гибсоновской степью“.

Вернувшись в лагерь после этих неудачных поисков, мы разобрали кое-какие вещи Гибсона и нашли старую записную книжку, какую-то песню в честь „чарки и вина“ и брачное свидетельство. Гибсон никогда не говорил мне о том, что он женат, и никто из нас не знал этого».

Переселение. — Таинственный след. — Мое сокровище. — Обученный попугай. — Странное празднество. — Я в качестве преподавателя. — Я стал чернокожим.

ПОСЛЕ СМЕРТИ и похорон Гибсона я решил переселиться подальше на север, в живописную горную местность под тропиками, миль на 200–300 к северу от озера. Я собирался поселиться там лишь временно. Переселяться далеко я не мог. Дело в том, что за эти два года, которые я провел на берегу озера, я сделался отцом. Моя жена Ямба родила двух детей — мальчика и девочку. Дети были еще слишком малы для того, чтобы я мог пуститься в далекое странствование.

На нашем пути к северу произошел такой случай. Однажды Ямба прибежала ко мне, буквально дрожа от ужаса, и сказала, что она набрела на след какого-то невиданного чудовища. Она привела меня к тому месту, где видела след, и я тотчас же узнал его. Это был след верблюда. Не знаю почему, но я решил идти по этому следу. След был нечеткий, верблюд прошел здесь, может быть, месяц тому назад, а то и раньше. Догнать караван не было, конечно, ни малейшей надежды, но я рассуждал так: идя по следу, я могу найти какие-либо брошенные или потерянные предметы, которые могут оказаться мне полезными.

Как бы то ни было, а мы пошли по этому следу. Мы шли много недель подряд и подобрали множество пустых жестянок из-под консервов. Эти жестянки нам очень пригодились, они заменяли нам посуду.

Однажды мы набрели на номер иллюстрированного сиднейского журнала за 1875 или 1876 г. Это был полный номер, даже в обложке, и, как мне помнится, в этом номере был рисунок, изображавший какие-то скачки. Ямба к этому времени уже достаточно знала английский язык, а потому я стал читать вслух. Я не могу утверждать, что она понимала все. Но она видела, как я был заинтересован этой находкой и с каким увлечением читал журнал. Мое увлечение заразило и ее, и она была рада просидеть около меня хоть сутки, слушая мое чтение.

В связи с этой находкой я чуть было не заболел сильнейшим нервным расстройством. Дело в том, что когда я стал повнимательнее читать журнал, то прочел там очень странную фразу.

«Депутаты Эльзаса и Лотарингии отказались вотировать в германском рейхстаге».