Луи Ружемон - Новый Робинзон

С тревогой глядел я на свою шхуну. До тех пор, пока она продержится над водой, я буду в безопасности, потому что на ней большой запас воды и провизии. Так как погода была подходящая, и луна хорошо освещала море (была уже ночь), то я решился проплыть на шхуну, чтобы захватить немного пищи и одежды.

Я добрался до шхуны без особого труда и легко взобрался на борт. Но достать мне удалось немного: палуба была залита водой. Я нырнул все-таки в одну из кают и захватил там несколько одеял. Но никакой пищи достать мне не удалось.

С бесконечным трудом я соорудил нечто вроде плота из обломков дерева, которые плавали возле палубы. На этот плот я сложил одеяла, дубовый сундук и еще кое-какие вещи. Но когда я спустил свой плот на воду, то увидел, что прилив уже кончился. Без прилива я не смог бы втащить все эти вещи на берег. Ночь была тихая, и я решил остаться на шхуне на несколько часов и отдохнуть в ожидании прилива.

Ночь прошла покойно. Утром, как только начался прилив, я отвязал свой плот и поплыл на нем к берегу. Прибыв на остров, я еще раз хорошенько осмотрел его. Я искал удобного места для жилья.

Во время этого обхода я сделал открытие, которое привело меня в ужас и глубокое отчаяние. Сначала мое внимание было привлечено человеческим черепом, который лежал около небольшой ямки в песке. Рассмотрев ямку повнимательнее, я пришел к заключению, что она вырыта лопатой. Я начал пальцами разрывать песок и не успел раскопать в глубину больше десятка сантиметров, как нашел множество человеческих костей.

Вид их заставил меня задрожать. Тяжелые мысли вызвали у меня эти кости.

«Скоро и мои кости присоединятся к этой куче!» — подумал я.

Мое отчаяние было так велико, что мне пришлось оставить это место и постараться заняться чем-нибудь, чтобы отвлечь свои мысли. Через некоторое время мне удалось несколько побороть свое расстройство, и я возобновил раскопки.

16 полных человеческих скелетов лежали, через час работы, передо мной на песке. 14 из них принадлежали взрослым мужчинам, а 2 были поменьше — детские или, скорее, женские.

В это утро я позавтракал яйцами птиц, но воды достать мне не удалось. Между девятью и десятью часами, когда вода стояла очень низко, я опять добрался до шхуны и набрал там столько разных вещей, сколько только смог дотащить до берега. Я спускался с большой опасностью в затопленные каюты и вытащил оттуда топор, свой лук со стрелами (я всегда любил заниматься стрельбой из лука и еще задолго до своего отъезда из Швейцарии прославился там как отличный стрелок). Захватил я с собой и кухонный котелок и много других вещей. Все эти вещи имели для меня важное, буквально жизненное значение. Особенно пригодились мне стрелы и топор. Несколько раз они спасали мне жизнь в последующие годы.

Я очень был рад луку и стрелам. С их помощью я мог добыть себе пищу, мог настрелять морских птиц. На шхуне был большой запас ружей и припасов к ним, но порох был испорчен водой, а ружья без пороха — на что были мне они нужны? При помощи топора я обрубил некоторые деревянные части шхуны, которые могли послужить мне топливом, и побросал их за борт. Течение принесло их к берегу.

Вернувшись на остров, я занялся добыванием огня. Я расщипал кусок веревки, а затем начал сильно тереть друг о друга два куска дерева, обложив их легко воспламеняющейся паклей. Но сколько я ни тер, ничего у меня не вышло. После получасового трения куски только чуть нагрелись, а я уже выбился из сил. Не понимаю, как это дикари ухитряются добывать огонь трением!

До сих пор у меня не было никакого убежища. Ночью я спал просто на песке, закутавшись в одеяло. На третье или на четвертое утро я заметил, что во время отлива на шхуну можно добраться и пешком, перебираясь со скалы на скалу. Благодаря этому я смог перетащить на берег несколько бочонков с пресной водой, бочонок муки и множество разных припасов. Все это, а также паруса, веревки, брусья и прочее, я благополучно доставил на остров. Поев, я устроил себе из брусьев и парусов нечто вроде навеса, который должен был служить мне жильем. В числе вещей, которые я принес со шхуны, находились — каменный топор, взятый нами у австралийцев, и множество кусков дерева особой породы с Новой Гвинеи. Это дерево имело свойство тлеть по нескольку часов подряд, не загораясь пламенем.

Огонь мне был необходим. Я попробовал добыть его иным способом. Я ударял топором о камень, а сверху наложил кучу легко воспламеняющегося материала, приготовленного мной из шерстяного одеяла. На этот раз мои старания увенчались успехом. Скоро запылало яркое пламя костра около моей палатки-навеса. Я очень заботился о том, чтобы огонь не потухал. И днем и ночью я поддерживал мой костер, хотя бы только тлеющим, с помощью того новогвинейского дерева, о котором уже говорил. Топлива у меня было достаточно: деревянных частей шхуны можно было нарубить сколько хочешь. Кроме того, я нередко находил на берегу обломки разбитых судов, приносимые сюда волнами.

Медленно проходил день за днем. Я не имел ни малейшего понятия о том, где нахожусь. Мне было ясно, однако, что мой островок лежит в стороне от обычных путей судов, а потому и надежды мои на освобождение были очень сомнительны. Это сильно меня мучило.

Все же на самом возвышенном месте островка я укрепил флагшток. Невысоко над водой поднималось это «возвышенное» место. На флагшток я навесил флаг низом вверх. Я надеялся, что этот сигнал горя будет замечен каким-нибудь заблудившимся кораблем. Каждое утро я ходил к своему флагу и внимательно осматривал горизонт: я надеялся увидеть корабль. Никакого корабля не было видно, и я уходил разочарованным. Я уже привык к этому, но надежда не покидала меня, каждый день я ходил и смотрел, смотрел…

Вставал я обыкновенно с восходом солнца. Я знал, что в тропических странах солнце всходит в шесть часов утра и заходит часов в шесть вечера с самыми небольшими отклонениями в течение года. Ночью падала сильная роса, и воздух делался приятно освежающим. Днем же стояла такая жара, что я не в состоянии был выносить тяжести обычной одежды. Я начал прикрываться только шелковой шалью, которую накидывал на себя.

Прошло некоторое время, и я совсем отказался от одежды. Я заметил, что солнце так припекало сквозь всякую дырку в одежде, что кожа в этом месте покрывалась волдырями. Это было очень болезненно. Я сбросил одежду и стал ходить голым. Я по нескольку раз в день купался в море, моя кожа привыкла к жгучим лучам. Солнце больше не было мне страшно.

Все свое время, все свои силы я отдавал шхуне. Я старательно перетаскивал с нее на берег все, что только было мне под силу. Эта работа заняла у меня несколько месяцев, но я успел перетащить на остров даже большую часть жемчужных раковин. Работа была трудная, нелегко было добираться до шхуны, нелегко было и работать на шхуне, залитой водой. Понемногу шхуна начала разрушаться. Я сам помогал этому своим топором, собирая запасы топлива.