Тамара Михеева - Янка [litres]

– Янка… у меня к тебе просьба.

Она сразу стала серьезной, даже вытянулась, будто честь хотела отдать.

– У меня брат родился.

– Правда? Ой, здорово! Все… в порядке?

– Да. Только их забрать надо из роддома. Можешь со мной съездить? Маруську девать некуда, Анютка с ней останется, а я один не справлюсь.

– Конечно, съезжу! В Феодосию?

– Да. В общем, в четверг. Я зайду рано. Школу придется прогулять.

– Подумаешь!

Она смотрела на него во все глаза, Талю даже больно стало где-то в сердце. Как люди могут быть такими? Вот такими, как она? А какой она была, он не мог сказать, не мог подобрать точного слова. Красивая? Обаятельная? Все эти слова казались пустыми и ничего не значащими, когда он думал о ней.

Автобус шел полупустой. Те, кто работает в Феодосии, уже уехали, и Янкина мама тоже. Сейчас здесь сидели только двое парней, явно хорошо погулявших накануне, бодрая бабулька с коробкой на складывающейся тележке, задумчивая девушка, ну и Таль с Янкой. Он надел парадно-выходную свою рубашку, в которой приходил на первое сентября, воротничок ее торчал над воротником куртки. Таль был какой-то весь подтянутый, строгий.

– Я работу нашел, – сказал он, как только сели в автобус. – Только это еще не сейчас, в мае.

– Что за работа?

– Траву собирать.

– Чего?

– Ну, частник тут один ребят нанимает на лето. В горах собирать всякий там лимонник, чабрец, мяту… Он потом сувениры делает, для туристов. Ну, знаешь, чайные сборы, подушки, набитые травой, видела же, наверное…

– Ага… Таль, а много сборщикам платят?

– Смотря сколько соберешь. Ну, и разная трава по-разному стоит.

– Давай я тоже в сборщики пойду! Все равно летом делать нечего.

– Нет, ты что! – сразу испугался Таль. – Тебе туда нельзя.

– Почему? Думаешь, я в горах не смогу? Да я с Тарасом на Новый год в горы ходила!

– Да при чем здесь это? Ну… девчонкам вообще туда не надо. Там парни одни. По два месяца безвылазно.

– Я смогу.

– Ты что? Меня не слышишь? – разъярился вдруг Таль, даже задумчивая девушка на них обернулась. – Одни мужики там!

– А… – дошло наконец до Янки. Она скисла. Вздохнула. – До мая еще три месяца. Что-то же надо делать, сам подумай.

– Думаю. Да главное, чтобы с пацаном все нормально было, ну, чтобы здоровый, а то, знаешь, всякое говорят.

– То есть?

– Ну, что стресс, что мертвого или больного родит.

Янка будто в пропасть начала падать. Она никогда об этом не думала. А Таль, наверное, думает постоянно. Наверное, измучился от этих дум.

– Вы теперь отсюда уедете, да? – спросила Янка.

– Почему? – удивился Таль.

– Ну… – Янка замялась. Все-таки «разошлись» и «умер» не одно и то же. – Когда мы одни остались, мы вот сюда переехали, ну, к маминым родителям, чтобы было кому помочь и…

– Нам не к кому ехать, – жестко сказал Таль. – У нас никого нет.

– Как никого нет? Так не бывает.

Таль усмехнулся, но потом посмотрел на Янку, и лицо его потеплело.

– Еще как бывает, – вздохнул он. – Папа детдомовский, он с детства сирота. А мама… она же татарка, и у нее отец… ну, он такой борец за права крымских татар, и вот когда его дочь, мама то есть, вышла замуж за русского… В общем, они от нее отказались. И от нас отказались. Я их даже никогда не видел. Тебе Даша разве не говорила?

– Нет…

Янка замолчала. Смотрела в окно. Дорога была зажата холмами, змеилась узкой лентой, вверх-вниз, мелькали желтые таблички с просьбой оставлять обочины чистыми. Как это – отказаться от родной дочери, от внуков? Янка думала, что это было раньше, в старые времена, что так вообще бывает только в кино! А тут – живой и настоящий Таль. Он не был похож на татарина, только глаза карие, а волосы светлые, летучие, он на отца похож. Интересно, Таль специально ей про это никогда не рассказывал? И рассказал бы, если бы все было хорошо у них? Янка посмотрела на Таля, на его профиль, четкий, резко залитый февральским солнцем.

«Чего это Даша все про него знает? – подумала Янка и тут же сама удивилась своей досаде. – Хотя они же соседи, отцы дружили…» И потом, ну, знает и знает Даша про Таля, и что? Едет в роддом за его мамой ведь она, Янка, а не Даша.

Янка будто в первый раз увидела сейчас Таля. Какое у него красивое лицо. Высокий лоб и нос немножко с горбинкой, твердый подбородок, глаза темные, будто кофейные зерна, а волосы – вечно выгоревшие, светлые. Янка вдруг не удержалась, взлохматила ему волосы на макушке.

– Постригусь, постригусь, – улыбнулся он, не глядя на Янку. – Все равно наголо стричься.

– Зачем?

– Ну, в горах проще будет. Чтобы не завшиветь.

Янка смотрела на него, и почему-то хотелось плакать.

– А никак без этого? Ну, без гор?

– Никак. Мне же их кормить надо.

Он спокойно это сказал, без всякой рисовки и пафоса, будто точку в разговоре поставил, и всю оставшуюся дорогу они молчали. Янка отвернулась к окну и думала, как ловко ей удалось протащить незаметно на сорок дней тот пакет с макаронами и всем остальным. Как вообще она все это здорово просчитала: спрятать вечером за досками, наваленными у забора, а потом, потихоньку, пока все сидят во дворе, пронести в кухню. Никто ее и не увидел. Интересно, какое у Таля было лицо, когда он обнаружил ее «посылку»? Но все равно это ничтожно мало. Тем более теперь, когда надо кормить малыша. Янка посидела в интернете, почитала, как должна питаться кормящая женщина – ого-го-го как! Янка столько не заработает.

Роддом нашли быстро. Таль помнил, как забирали отсюда Марусю.

– Ян… погоди, надо цветов купить…

– Цветов? – Янка посмотрела на него как на сумасшедшего. – Вам есть нечего, а ты цветы будешь покупать?

– Чего это нечего? – сразу ощетинился Таль. – С чего это ты взяла?

Он смотрел на нее так подозрительно, что Янка поняла: догадается, надо выкручиваться.

– Я просто подумала… а чего ты тогда такой тощий? Вон скулы торчат!

– От нервов, – хмыкнул Таль и все-таки потащил ее к цветочному киоску. – Обязательно надо цветы. Ну, хоть один.

Они купили нежно-кремовую розу. Янка все-таки не могла этого понять, но промолчала. Ей обидно стало: она на свои, между прочим, заработанные деньги им макароны покупает, а он – цветы для мамы! У нее, можно сказать, из-за ее же доброты все планы летят, она от поездки к бабушке и друзьям отказывается, а он…

– Конопко? А ты кто, мальчик? Сын? А отец-то где? Ну ладно, ждите, сейчас спустится.

Они сели на жесткие скамейки в коридоре. Молчали. Таль теребил цветок. Пахло лекарствами, хлоркой, побелкой – больницей.

– Кто Конопко забирает? Пройдите, помогите там…

Таль сунул Янке розу, пробормотал:

– Я сейчас.

И ушел куда-то. Янка прочитала плакаты на стенах, список родившихся, пол, рост и вес. Потом пришла какая-то женщина, вызвала Семенову, села рядом с Янкой, посмотрев на нее раздраженно, как иногда смотрит на ребят директриса школы. Янка отодвинулась, отвернулась. Скрипнула дверь. Янка думала, что уже Таль с мамой, и вскочила, но это была молоденькая девушка в больничном халате, некрасивая. Она шла, держа одной рукой живот, засаленные волосы падали ей на лицо, а глаза были заплаканные.