Тамара Михеева - Янка [litres]

Янка вылетела на берег моря, остановилась у кромки воды, закричала в пугающую бесконечную темноту:

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

И тут же услышала за спиной:

– Тс-с-с-с… не надо… вот так…

Она резко обернулась. Пьяный мужик с почти пустой бутылкой водки в руках сидел прямо на песке и грозил Янке пальцем. Он был в одной кофте, расстегнутой почти до пупа. Янка видела его могучую грудь, всю в завитушках золотых с проседью волос.

– Не шуми…

Янка вгляделась и узнала в нем Талькиного отца.

– Дядя Паша, – сказала она хриплым голосом, – вы чего тут… простынете.

– А! – безнадежно махнул он рукой. Потом сказал: – Помру быстрее, им же лучше будет. Дадут, там, всякую пенсию…

Янка не поняла, о чем он говорит, да и слушать его не хотелось. У взрослых всегда так: детям они, чуть что, – «прекрати истерику», а сами при первой же трудности напиваются или рыдают.

– Идите домой, – сказала она резко.

Но он ее, кажется, не услышал. Сделал длинный глоток, уткнулся носом в рукав.

– Вот ты молодая. Красивая. А потом? Ну, выйдешь замуж. А может, не выйдешь. Вы сейчас все какие-то дурные… либо миллионера вам надо, либо независимость такую прямо… – он выругался. – Ну, сделаешь карьеру. Например, супермодели. Думаешь, счастья от этого прибавится?

«Ну чего он меня лечит? – с тоской подумала Янка. – Талю своему пусть идет нотации читает». Талькиного отца Янка знала плохо, но никогда не слышала, чтобы он пил. Может, случилось чего? Может, Таль его ищет? Ведь уже почти ночь.

– Идите домой, – опять сказала она и сама, развернувшись, пошла с берега.

– Я могу заработать! Поняла? Я все могу! И нечего меня этим попрекать! – закричал он ей вслед, будто она его в чем-то обвиняла.

«Пьяный он, чего тут…» – угрюмо думала Янка, но было ей беспокойно.

Дом стоял притихший, темный.

«Делают вид, что спят и не ждут меня, – поняла Янка. – Ну и подумаешь!» Она сняла обувь и на цыпочках поднялась к себе на второй этаж скворечника. И снова подумала: какое счастье, что у нее теперь есть своя комната! Не надо красться в потемках по дому, слышать дыхание бабушки, похрапывание деда, укоризненное мамино молчание. А главное – спать можно не на полу, а на кровати, как человек. Или не спать вовсе, хоть до утра! И не в темноте сидеть, а при свете!

Надо все-таки помириться с мамой, это ведь она выбила у бабушки комнату для нее. Зря она, конечно, начала кричать… Но и Янка тоже сорвалась.

Янка включила свет, села на кровать. Голова была ясная и чуть-чуть гудела. Наверное, от ветра, который хлестал ее на берегу. Янка достала телефон, посмотрела на часы. Первый час… Конечно, неудобно звонить в такое время, но все-таки он там один, с водкой, какой-то совершенно несчастный. И она набрала номер Таля.

– Янка? Ты чего? Так поздно… случилось чего?

– Таль… я отца твоего видела…

– Где он?

– На пляже, напротив «Бригантины» сидит.

– Спасибо, – сказал Таль и положил трубку.

Утром ей, конечно, влетело по первое число. И эгоистка она, только о себе думает, и безответственная, и невоспитанная, и была бы помладше, ее бы точно выпороли. Янка слушала вполуха. Больно надо! Глеб, который вышел из душа, подмигнул Янке, мол, не обращай внимания, и все сразу стало хорошо. Весь день она как на крыльях летала. Только о мрачный взгляд Таля споткнулась, когда влетела на всех парусах в класс. Было видно, что Таль и ждал ее появления, и боялся. Она кивнула ему как можно равнодушнее, чтобы он не подумал, будто вчерашняя встреча с его отцом что-то для нее значит. Но Таль сам подошел к ней на перемене. Дождался, пока Даша убежит в туалет, сказал с вызовом:

– Не думай, что он пьет.

– Я и не думаю. Со всяким бывает.

– У них сокращения просто на фабрике. Он боится, что его тоже попрут. Кризис, фиг работу найдешь.

– Ну да… да не попрут, чего ты паникуешь раньше времени?

Таль неловко улыбнулся:

– Да я-то ничего, я наоборот, это он…

– Забрал его вчера? – решилась все-таки спросить Янка. А что? Таль ведь первым этот разговор начал.

– Ага. Еле дотащил… Он же здоровый!

– Вот вы где! – подлетела к ним Даша. – А у нас геометрию отменили! Киса заболела, сказали, заменять некому, так что окно. Гуляем?

Они пошли гулять на пляж и пропустили еще и биологию с литературой. Потому что сначала сидели у «Нептуна», потом полезли в старый сад санатория, а там встретили Глеба с фотоаппаратом, и он предложил им устроить фотосессию. Таль тут же нахмурился, но девчонки радостно его затормошили, и пришлось ему тоже позировать перед камерой.

– Хлыщ московский… – сказал он, когда они распрощались с Глебом и пошли на историю, пропускать которую было чревато.

Янка, конечно, тут же вспыхнула:

– Сам ты хлыщ! Нормальный парень!

– Ой, красавчик какой! А как на тебя-то, Яночка, смотрит!

Иногда Даша все-таки была ужасной дурой! Таль аж побелел весь, кулаки сжал.

– Терпеть таких не могу, – процедил он и сплюнул.

Янка фыркнула. Глеб был самым лучшим. Ни Таль, ни Рябинин, никто-никто на свете не мог с ним сравниться!

Чтобы как-то справиться со своими чувствами к Глебу, Янка пела, сочиняя на ходу какие-то глупые песни. Пела за работой. Слова в пустом зале звучали красиво, казались значимыми.

Она пела и вспоминала, как он однажды взял ее за руку… посмотрел… улыбнулся… подмигнул… И мечтала, как однажды он подойдет и что-нибудь скажет, а она ответит, а потом он протянет ей руку, а она…

Был уже декабрь, и Поселок совсем опустел. Ветер гонял по обочинам сухие желтые листья. Давно собрали тяжелый, обильный в этом году виноград, и даже отцвели последние розы. Давно сварили варенье из кизила. Томили в печах айву. Гулять подолгу было теперь холодно, море неспокойно ворочалось, будто предчувствуя суровую зиму. После работы Янка всегда заходила на берег, к песенному своему камню. Смотрела на горизонт, словно духу набиралась, прежде чем идти домой, где ее опять будут отчитывать и придираться по мелочам.