Журнал «Пионер» - Пионер, 1954 № 9

Купца охлестнуло водой.

С грозно-невнятным рёвом: «А-а» - Акиндин Чернобай кинулся на расправу.

Проезжий был уже снова в седле.

Не видя всадника в лицо, остервеневший мостовщик сзади схватил его за стременной ремень и рванул к себе стремя.

Рванул и оцепенел: он узнал князя.

Долгие навыки пресмыкания перед вышестоящими подсказали рукам Чернобай совсем другое движение: он якобы не стремя схватил, а обнял ногу всадника:

- Князь!… Олександр Ярославич!… Прости… обознался! - забормотал он, елозя и прижимаясь потной, красной рожей к запылённому сафьяну княжеского сапога.

Александр Ярославич молчал. Он только сделал движение ногой, чтобы высвободить её из объятий мостовщика. Тот отпустил сапог и рукавом рубахи отёр лицо.

- Подойди! - негромко произнёс князь. Этот голос многие знали в народе.

В битвах и на вече народном голос Александра Невского звучал, как труба. Он перекрывал гул и рёв сражений…

Купец мигом подскочил к самой гриве коня и выбодрился перед очами князя.

Обрубистые, жирные пальцы Чернобай дрожали, суетливо оправляя поясок и шёлковую длинную рубаху.

- Что же ты, голубок, мосты городские столь беспутно содержишь? - громко спросил Александр.

- Я… я… - забормотал, заикаясь, Акиндин.

Александр указал ему взглядом на изъяны моста:

- Проломы в мосту… Тебя что, губить народ здесь поставили? А?

Голос князя всё нарастал.

Чернобай, всё ещё не в силах совладать со своим языкам, бормотал всё одно и то же:

- Брёвен нет, свай… сваи мне не везут, сваи…

- Сваи?! - вдруг всем голосом налёг на него Александр. - Да ты паршивец!… Дармоед!… Да ежели утре не будет у тебя всё, как должно, то я тебя, утроба, самого по самые уши в землю вобью… как сваю…

При этом витязь слегка покачнул над передней лукой седла крепко стиснутым кулаком. Чернобай похолодел от страха. Ему невольно подумалось, что, пожалуй, кулак этого князя и впрямь может вогнать его в землю, как сваю.

Лицо у купца ещё больше побагровело. Губы стали синими. Он храпнул. Судорожным движением руки оторвал пуговицы душившего его ворота рубахи…

Не глядя больше в его сторону, Ярославич позвал к себе мальчугана. Гринька уже успел унять кровь из расшибленного носа, заткнув обе ноздри кусками лопуха. Услыхав голос князя, мальчик выскочил из-под берега. Вид его был жалок и забавен. Александр Ярославич улыбнулся…

- Ты чей? - спросил он мальчика.

- Я Настасьин, - отвечал глухим голосом, ибо лопухи ещё торчали у него в носу, Гринька.

- Да как же так Настасьин? Отца у тебя как звали?

- Отца не было.

- Ну, знаешь!… Да этакого и не бывает!… - И князь развёл руками. - А звать тебя Григорий?

- Гринька.

- А сколько тебе лет?

Этого вопроса мальчуган не понял. Тогда князь переспросил иначе:

- По которой весне?

- По десятой.

Александр Ярославич удивился:

- А я думал, тебе лет семь, от силы - восемь. Что ж ты так лениво рос? Да и худой какой!

Гринька молчал.

- А чего ж ты это лопухом ноздри себе заткнул? - спросил князь и слегка приподнял его подбородок. - Вот и голос у тебя невнятный!…

Мальчик смутился.

- Ну? - повторил свой вопрос Александр.

- Лопухи эти кровь останавливают!… - отвечал наконец Гринька.

- Ишь ты!… - произнёс с оттенком изумления князь Александр. - А в какой же это ты битве кровь свою пролил, а?…

Мальчуган опустил голову: грозный хозяин стоял тут, рядом, и всё мог услышать! Гринька молчал. Слёзы стали наполнять ему глаза…

- Ну, это, брат, никуда не годится! - голосом, дрогнувшим от жалости, проговорил Александр Ярославич. - Воину плакать! В битве мало ли что может случиться!…

- Ударили меня, - пробормотал еле слышно Гринька.

- Так… Ну, а ты телёнок, что ли?! И ты бы его ударил!…

В ответ на эти слова князя Гринька только отрицательно потряс головой и ничего, ничего не сказал.

Князь всё понял и так. Да и слышал он, как Чернобай орал на мальчика.

- Вот оно что!… - молвил Александр и с суровым презрением покосился на Чернобая. Затем вновь обратился к Гриньке. - Ну, вот что, Григорий, а ты на коне ездить любишь?

- Люблю.

- А воевать любишь?

- Тоже люблю.

- А умеешь?

- Умею… - И лицо у мальчугана повеселело. Он вынул из носа лопухи и отшвырнул их. - Прошло, не каплет! - бодрым голосом сказал он.

- Это хорошо, - сказал Невский. - Только знаешь: кто воевать любит да умеет, так тот уж так ладит, чтобы не у него из носу кровь, а у кого другого!

Мальчик покраснел.

- Да ведь он хозяин… - смущённо и угрюмо отвечал он.

- Вот то-то и беда, что хозяин! - сказал Александр. - Доброму ты здесь ничему не научишься… А ко мне пойдёшь, Настасьин?… - вдруг добродушно-грозным голосом спросил он.

- К тебе пойду! - не задумавшись, ответил Гринька.

Невский удивился.

- Да ты, что же, знаешь меня? - спросил он.

- Знаю.

- Ну, а кто я?

Лицо мальчугана расплылось в лукаво-блаженной улыбке.

- Ты Невшской, - по-детски шепелявя, произнёс он.

Ярославич расхохотался.

- Ах ты, опёнок! - воскликнул он, довольный ответом мальчугана. И вдруг решительно приказал: - А ну, садись!…

Вздрогнув от внезапности, Гринька спросил растерянно: - Куда садись?

- Куда? Да на коня, за седло. А ну, дай помогу.

И Александр Ярославич протянул было вниз левую руку. Однако опоздал. Быстрее, чем белка на ствол ели, Настасьин, слегка лишь придержавшись за голенище княжеского сапога, мигом вскарабкался на вороного и уселся верхом позади седельной луки…

- Держись за плащ! - приказал ему Невский. - Удержишься?

Но у того уж голосишко перехватило, и он смог только мотнуть головой. Невский почувствовал, как в его спину колотится маленькое сердце…

Александр тронул коня.

Когда уже прогремел под копытами мост, когда уже всадник был далеко, Чернобай, всё ещё стоявший с запрокинутой головой, распрямился и с неистовой злобой глянул вслед Александру.

- Ужо сочтёмся, князь! - с угрозой прогудел он. - Погоди, Александр Ярославич, скоро доведёт бог и твоей крови княжеской повыцедить!…

Великий князь Владимирский Андрей Ярославич, родной брат Невского, младше его двумя годами, стоял на солнышке посреди огромного благоустроенного псарного двора, окружённый свитою, псарями и сокольничими.

Это был ещё молодой человек, не достигший и тридцати. Снеговой белизны сорочка с распахнутым на смуглой, крепкой груди воротом, заправленная под синие узорные шаровары, лёгкие лимонного цвета сапожки - весь этот домашний наряд ещё больше молодил князя. От его тёмных вислых усиков, от резкого, тщательно выбритого подбородка веяло удалью и стремительностью.