Сергей Баруздин - Путь отважных

В одно солнечное утро на берегу около больницы появился подросток лет четырнадцати-пятнадцати. В руках у него было ржавое ведёрко и удочка. Он закидывал леску в воду и скучающе смотрел на самодельный поплавок. Когда рыбёшка клевала, он выкидывал её на песок, неторопливо снимал с крючка, но смотрел не на добычу и не в ведёрко, а поверх, на здание больницы. Чем-то она привлекала его внимание — опытный глаз сразу бы это заметил. На одном месте он долго не задерживался, переходил на другое и, снова насадив червяка, закидывал леску в воду. Видно, рыба ловилась плохо, и он искал хороший клёв.

Это был Киря Баев, которого командир отряда послал разведать, охраняется ли больница, можно ли проникнуть внутрь и переговорить с больничной сестрой Трунтовой, домашний адрес которой был неизвестен. Партизаны хотели через сестру освободить большевика Степана Топтыгина, находящегося в больнице после истязания на допросе. Надо было выбрать место на берегу, где можно незаметно причалить лодку.

У входа в больницу стоял белогвардеец с винтовкой. Кире хорошо видна его длинная фигура, переступающая с ноги на ногу. Больше охраны нигде не было. Смена часового произведена в восемь утра, следующая — через четыре часа. Место для причала лодки тоже выбрано — у берегового обвала, за которым её не увидят ни с реки, ни со стороны города. Теперь можно попробовать пройти в больницу.

Киря убирает удочки, снаряжение и приближается к входу в больницу. Его останавливает длинный усатый солдат в английской шинели, с японской винтовкой за плечами.

— Куда прёшь? Посторонним сюда нельзя! — прикрикивает он, не трогаясь с места.

Киря останавливается и дрожащим голосом произносит:

— Я, дяденька, не посторонний. Я заболел…

— Тем более проваливай отсюда! — сердито дёргает усами солдат. — Здесь не приёмный покой, а военный госпиталь. Ясно, дурья твоя башка?

— Ясно, дяденька, — понимающе кивает головой Киря и неожиданно упрямо заявляет: — А гнать меня не смеешь, слышишь?.. Потому я не посторонний, а свой.

— Это как так — свой? — удивлённо вскидывает глаза на бойкого мальчишку белогвардеец.

— А вот как! — смело режет Киря. — Сестра моя здесь работает. Трунтову знаешь? Не знаешь. Эх, ты! Начальника милиции капитана Ипатова знаешь? Нет. Эх, ты! Нам роднёй доводится. И все доктора к нам ходят, и господа офицеры тоже. Вот! Они меня сюда и послали. Сказали: если часовой не будет пускать, скажешь, что мы тебя отрядили. Ой! — Киря схватился за грудь. — Снова схватило…

— Ишь ты! — всё более удивляется солдат. Парнишка своей смелостью ему явно нравится, и он уже беззлобно, с любопытством спрашивает: — А что у тебя болит?

— В груди дыхания нет и булькает что-то. Сказывают, не то третий беркулёз, не то пророк сердца.

Белогвардеец захохотал.

— Ой, не могу! Ой, уморил! — заливался он басовито и заразительно, со всхлипом. — Пророк, говоришь? Ха-ха-ха! Булькает? Ха-ха! Беркулёз!..

Киря спокойно выжидал, когда белогвардеец вдоволь нахохочется, и думал: «Ага, проняло! Теперь пропустишь, пропустишь!»

Наконец солдат успокоился, а Киря обиженно поджал губы и проговорил:

— Хорошо вам, дяденька, смеяться, когда вы вон как бык здоровый, а мне-то каково? Ещё тошнее стало.

— «Тошнее, тошнее», — добродушно заговорил белогвардеец. — Знаю, что любая болезнь не в радость. Я ведь, брат, раньше по медицинской части служил. Санитаром. Всякие болезни видел… — И он перешёл на наставительный тон: — Сам виноват. Чем по больницам бегать, давно бы уже вылечился. Если у тебя порок сердца, а не пророк, как ты говоришь, так и пил бы настойку стародубки. Корешки валерьянки тоже хорошо помогают. А если что другое, то опять же всякие травки и корешки от этого есть. А учёные микстуры — это тьфу, шарлатанство!

Киря в знак согласия кивал головой, а когда солдат кончил, спросил:

— А мне и надо знать, что у меня в груди. Капитан Ипатов тоже, как вы, говорит: «Сходи к доктору, узнай, какая болезнь, потом травками и корешками вылечишься, а лекарства сейчас не достанешь, и не в пользу оно».

— Верно говорит капитан. Видать, человек понимающий.

— Так я пойду, дяденька, узнаю у доктора. А потом, может, вы мне скажете что пить? — вопросительно уставился на солдата Киря.

— Ну что ж, иди, раз такое дело, — разрешил белогвардеец. — А посоветовать я могу. Я в этом деле мастак. У меня ещё мать-покойница всю деревню травами лечила и мне по наследству передала.

Киря не торопясь поднялся на крыльцо и скрылся за дверью. Здесь ему повезло. Он быстро разыскал больничную сестру Трунтову. Она переставляла со стола в шкаф какие-то баночки, склянки и в комнате была одна.

Киря торопливо рассказал, зачем послал его Игнат Владимирович Громов.

Внимательно выслушав, сестра полушёпотом сообщила:

— Степан лежит один, в угловой комнате. Окно выходит во двор. Его можно выкрасть. Завтра ночью дежурит военнопленный чех, фельдшер. Мы с ним всё приготовим. В полночь приезжайте. Сигнал: два стука в окно. Так и передай Игнату Владимировичу, а сейчас иди, как бы не задержали.

Киря быстро шмыгнул из комнаты. Когда спускался с крыльца, знакомый часовой-белогвардеец спросил:

— Ну как? Что-то быстро.

Киря обиженно скривил губы.

— Прогнали. Доктор не захотел смотреть, говорит: и без тебя больных хватает.

— Да-а, — сочувственно покачал головой белогвардеец. — Верно, вчера раненых доставили. Партизаны напали. А всё-таки зря доктор не посмотрел, парень ты хороший. Но ты не расстраивайся. Пей стародубку или корешки валерьянки употребляй. Поможет.

— Спасибо, дяденька. Попробую, — сказал Киря и, не оглядываясь, зашагал прочь от больницы.

В полночь к берегу около Каменской больницы пристала лодка. Из неё выпрыгнули и скрылись за обвалом трое: Егор Корнеев, Илья Чеукин и Киря Баев. Они-то и были посланы командиром отряда освободить Степана Топтыгина.

— Ну, давай! — толкнул в бок Кирю Егор Корнеев, и подросток исчез в темноте.

Тишина. Только глухо бьются речные волны о берег да где-то невдалеке тявкает собачонка. От томительного беспокойного ожидания и оттого, что невыносимо хочется курить, Корнееву с Чеукиным кажется, что Киря долго не возвращается, хотя ушёл он не больше десяти минут назад. Уж не случилось ли чего? Но вот с обрыва посыпалась земля, и к ним спрыгнул Киря.

— Ну как? — спрашивают оба разом.

— Кругом никого, а часовой дремлет у крыльца. Прошёл мимо — он даже голову не поднял.

— Тогда вперёд! — тихо скомандовал Корнеев.

Три едва приметные в темноте фигурки проследовали к больнице. Припадая к стене, они бесшумно проскользнули во двор к угловому окну. Корнеев дважды негромко стукнул в стекло.

Тотчас же открылась створка, и в окне показалась голова фельдшера-чеха.