Мария Поступальская - Чистое золото

Та, что греет руки у печки, — учительница истории Лидия Ивановна, худенькая, скромная, кажется, симпатичная. Этот стройный, с рыжей шевелюрой молодой человек — преподаватель физкультуры. Зовут его Александр Матвеевич. Лихо он танцевал тогда на вечере…

— Вот наш математик Федор Семенович Кареев, — сказала Сабурова, подводя к Новиковой невысокого, очень аккуратно одетого человека.

Кареев вежливо улыбнулся и сказал несколько приветливых слов.

Географ Клавдия Ильинична, девушка с энергичным круглым лицом, крепко сжала руку Татьяне Борисовне и воскликнула:

— Добро пожаловать! Чудесный класс получаете! Будете довольны.

«Если бы она знала, как я боюсь этого чудесного класса!» — подумала Новикова, прислушиваясь к гулу детских голосов, доносившемуся в учительскую.

Залился звонок. Гул мгновенно усилился, затем начал стихать и отступил. Школьники разошлись по классам.

— Идем, дружок, — сказала Сабурова, взяв журнал.

Старая учительница любила минуту, когда она еще с порога оглядывала десятый класс. Здесь всегда с легким стуком откидывались крышки парт, дружно поднимались ее ученики, незаметно выросшие и превратившиеся из детей в юношей и девушек. Громко и весело звучало их приветствие.

Все это было и нынче, но глаза учеников с любопытством устремились на спутницу Сабуровой. Татьяна Борисовна хмурилась под этими взглядами, сердясь на свое смущение.

— Товарищи, — начала Сабурова, — это ваша новая учительница литературы, Татьяна Борисовна…

Но ее перебили:

— Значит, оставляете нас, Надежда Георгиевна?

— Так немного осталось до выпуска! Уж довели бы наш класс!

— Ведь у нас не было плохих отметок!

— Тише! Тише! — подняла руку Надежда Георгиевна. — Я оставляю вас не потому, что недовольна вами. У меня нет другого выхода. Вы знаете, что преподаватель восьмиклассников долго болел, а потом совсем уехал с прииска. Я не могу поручить восьмой класс никому другому, там есть слабые ученики. О директорских обязанностях нечего и говорить… Они отнимают у меня очень много времени.

Класс снова зашумел.

— Довольно, друзья. Знаю все, что вы хотите мне сказать. Я со спокойной совестью передаю вас новому педагогу — своей бывшей ученице. Татьяна Борисовна будет и классной руково-дительницей. Надеюсь, что работа пойдет у вас дружно.

Сабурова сошла с кафедры и села за маленький столик в углу. Ее место заняла Татьяна Борисовна. Она открыла журнал и стала вызывать учеников, окидывая каждого коротким взглядом. Спросила, читали ли ребята Маяковского и любят ли его.

— Читали! Знаем, конечно! И любим очень! — отвечали ей.

— Мы будем проходить сегодня биографию Маяковского, — сказала учительница.

Помолчав и глядя не на класс, а в окно, она начала:

Я знаю:

глупость — эдемы и рай!

Но если

пелось про это,

должно быть,

Грузию,

радостный край,

подразумевали поэты.

Она рассказывала о детстве Маяковского в радостном краю, и от слов ее веяло свежестью горной воды и вольным шумом листьев.

Ребяческие проказы сменялись первыми раздумьями, мальчик превращался в юношу, и школьникам казалось, что они видят ожившим четкое, сильное лицо, которое так часто встречали на портретах.

Тоня любила Маяковского и, слушая новую учительницу, перенеслась в свое прошлое, в восьмой класс. Она и ее подруги сидят за партами, а на высоком подоконнике стоит Павел. Он поднял руку, и голос его наполняет просторную комнату:

Там,

за горами горя,

солнечный край непочатый…

С усилием оторвавшись от этого воспоминания, она поглядела на товарищей. Слушают Татьяну Борисовну внимательно, только на задней парте шуршат бумагой — видно, занимаются чем-то не относящимся к уроку.

«Что они там делают? Это Ваня Пасынков… Надежда Георгиевна, наверно, слышит, и это ей неприятно… Конечно, слышит… Лицо, как всегда, спокойное, а уголком глаза косится на заднюю парту…»

Женя немножко подалась вперед и не кажется сейчас такой маленькой и несчастной, как все последние дни. Как хорошо, что она пришла в школу!

Тоня внезапно поймала на себе внимательный и, как ей показалось, враждебный взгляд Анатолия. Она с досадой отвернулась, словно опять услышала обидные слова, на которые не сумела ответить.

Прозвенел звонок.

Татьяна Борисовна, говорившая о переезде семьи Маяковских в Москву, остановилась на полуслове и растерянно спросила:

— Перерыв, да?

Ей казалось, что все идет хорошо. Ребята слушают. И Надежда Георгиевна как будто довольна. Почему только она шепнула, когда после перемены опять входили в класс: «Ближе к делу, Таня»?

Новикова давала характеристику литературы начала века. Она говорила о символистах, о борьбе Горького с ними, торопясь приводила примеры, читала наизусть стихи, не замечая, что интерес в глазах школьников начал потухать, а Надежда Георгиевна не отрываясь, пристально смотрит на нее.

Когда урок кончился, оказалось, что биография поэта за этот час не подвинулась вперед.

Пробормотав: «Закончим в следующий раз», Новикова, обогнав директора, вбежала в учительскую. Обернувшись к входившей Сабуровой и приложив руки к пылающим щекам, она спросила:

— Ну как?

— А тебе самой как кажется? Понравилась ты ученикам?

— Н-не знаю.

— Разве не видно по глазам, по улыбкам?.. Конечно, ребята оценили твой живой, интересный рассказ. Для первого раза я считаю, что ты справилась очень недурно.

— Правда? Серьезно? Вы действительно так думаете? — взволнованно спрашивала Новикова. — И неужели у вас нет ни одного замечания?

Сабурова засмеялась:

— Ну, замечания-то есть… О мелочах потом расскажу тебе подробнее, а главное вот что: ты очень увлеклась, стала повторяться. Символизм можно и нужно было охарактеризовать короче.

— Ну, знаете, шоры на себя надевать я не могу! Это собственной песне надо на горло наступить, как Маяковский говорил.

— Видишь ли, важно не только знать материал, но и уметь расположить его. У тебя много времени ушло зря. Следи за собой, иначе не успеешь пройти программу.

«У каждого пожилого человека есть свой «пунктик», — с молодой уверенностью в своей правоте подумала Новикова. — У Надежды Георгиевны — это планирование. Вот она показывала мне свои записи о Фоме Гордееве: недовольство жизнью, неумение найти выход… Зачем, зачем это писать? Разве без плана она забудет, кто такой Фома Гордеев? Наверно, сто раз о нем рассказывала. Нет! Главное — горячо, вдохновенно рассказать материал, зажечь учеников, а это мне должно удаваться!»

Татьяна Борисовна работала в школе уже две недели. И две недели глаза учеников внимательно следили за ней. Они многое видели, эти карие, серые, синие смешливые, серьезные и требовательные глаза.