Владимир Орлов - О смелой мысли

Одним зеркалом не удается при всех положениях солнца поймать солнечный луч и отразить его в нужную сторону, и гелиографы имеют второе, вспомогательное зеркало. Им в трудных случаях ловят солнечный луч и уже от него отражают на основное зеркало.

Вот и весь гелиограф.

Не удивляйтесь, что такая нехитрая штука применяется до сих пор наряду с телефоном и радио. Гелиограф легок и прост. Дальность действия его огромна: в солнечный день, когда глаз ослеплен настолько, что не видит ни звезд, ни луны, зайчик «ГК-250» виден километров за полтораста.

Нет ни одного средства связи с такою дальностью действия при таком незначительном весе.

Свет гелиографа видят только те, на кого наведен зайчик: со стороны сигналы невидимы, их трудно перехватить.

Наконец, гелиограф не нуждается в дорогих электрических батареях, которые постоянно приходится менять в электрических средствах связи.

Один часовщик на старости лет стал жаловаться, что тускнеет белый свет, солнце стало светить слабее, чем раньше.

— То не солнце, — отвечают ему, — а глаза твои стали слабее.

И впрямь, ослабели его глаза, и под вечер, когда смеркалось, он переставал различать то, над чем работал.

Сумерки стояли в закоулках часовых механизмов.

Оси, пружинки, колесики и рычажки затемняли друг друга, словно ветви дремучей и темной чащи.

Часовщик мог работать лишь в солнечные дни, на столе у окна, раскладывая свою работу в квадратиках солнечного света.

Все слабели его глаза. Оказалось, и солнца мало.

Часовщик попробовал усилить освещение свечой, но от пламени ее в ярких солнечных лучах протянулась по столу зыбкая серая тень.

Тогда часовщик маленьким зеркалом поймал солнечный зайчик и направил его в нутро часового механизма. И нутро озарилось, засверкало позолотой, замерцали головки винтов, заметались искорки на колесиках и пружинках.

Два солнца светили внутрь часов: одно с неба, другое из зеркала.

Часовщик взял пинцет и принялся за починку.

Но солнце медленно катилось по небосклону, а вслед за ним полз по столу солнечный зайчик. И он быстро уполз прочь с часов, туда, куда увело его солнце. Пришлось снова ловить зайчик и, поймав, водворять на место.

Началась игра: зайчик убегал, часовщик его ловил зеркальцем и приводил обратно. Целый день часовщик не столько работал, сколько гонялся за зайчиком. Надоело.

— Погоди, непоседа, — вздохнул часовщик, — я устрою машину, чтоб держала тебя на привязи. И это не так хитро. Солнце движется в небе не вкривь и вкось, не вприпрыжку, а по кругу, чинно и равномерно, словно стрелка гигантских часов. Вот я и зеркальце заставлю двигаться так же размеренно по кругу, чтобы постоянно тащить тебя обратно, когда ты будешь удирать…

И он посадил зеркальце на ось большого часового механизма. Получился прибор под названием гелиостат. Двигалось солнце в небе по огромному кругу, мерно тикал механизм, и вслед за солнцем поворачивалось зеркало, постоянно возвращая к месту работы убегающее солнечное пятно.

Так часовщик приручил солнечный зайчик, взял его в помощники и заставил светить своим старым глазам.

Когда светит солнце, вода в кувшине разогревается и становится теплой, как парное молоко.

Но вскипеть вода на солнце не может — недостаточно жарко греет солнце.

Если бы вдруг случилось необычайное — появились бы в небе сразу десять солнц, все палящие, все жгучие, все жаркие, — тогда другое дело, тогда закипела бы в кувшине вода.

Только откуда взяться стольким солнцам?

Но, оказывается, можно сделать так, чтоб ходило над кувшином несколько солнц: взять да поставить рядом зеркала. Надо так установить зеркала, чтоб кувшин, если б сделался зрячим, смог увидеть несколько солнц: одно в небе, остальные в зеркалах. Ставишь сотню зеркал — сотня солнц в зеркалах и одно в небе. Запоет, забурлит вода в кувшине, повалит валом пар. И зажмуришь глаза, если взглянешь со стороны: сотня солнечных зайчиков облепила кувшин — греет воду.

Инженеры построили солнечную паровую машину. Она походила на гигантский цветок колокольчик. У нее был венчик из зеркала и паровой котел, похожий на тычинку. Венчик двигался вслед за солнцем, как головка настоящего цветка. Лучи попадали в широкий венчик, отражались в зеркалах и собирались на узком котле-тычинке.

Тысяча семьсот зеркал составляли лепестки. Тысяча семьсот солнечных зайчиков облепляли котел-тычинку. Тысяча семьсот солнц, обступив котел, сияли в зеркалах.

Вода кипела в котле от восхода до захода, и пар из котла двигал паровую машину.

Не надо было ни угля, ни нефти, ни дров — машина вертелась даром и приводила в движение мощный насос. Так работали солнечные зайчики.

И механик шутил, что двигатель его не в пятнадцать лошадиных, а в тысячу семьсот «солнечно-зайчиных» сил.

В 214 году до нашей эры римляне воевали с греками. Римский флот подходил к Сиракузам. Бирюзовое небо стояло над тихим заливом. Синие волны плескались о белую гавань. Как огромные яркие птицы, расписные галеры вплывали в залив. Свежий ветер вздувал паруса. Гребцы налегали на весла.

— Ты молод и зорок, — сказал капитан рулевому, — что ты видишь на вражеском берегу?

— Я вижу великое множество женщин. В белых туниках стоят они на ступенях гавани.

— Отчего они не прячутся за городскими стенами? Что делают там на берегу?

— Они смотрят на нас и грозят нам сжатыми кулаками. Я вижу старика с седою бородой. Он стоит неподвижно, глядя вдаль.

— Это Архимед, знаменитый греческий инженер. Он искусен в постройке военных машин. Каждый раз он готовит что-нибудь новое. Что-то он там задумал?

Галеры подплывали ближе. Воины грозно гремели щитами, сгрудившись у бортов.

И вдруг передний корабль озарился невиданным светом. Парус его засиял так ярко, что все отвели глаза. Все, казалось, померкло вокруг. Слепяще яркий корабль затмевал сверкание солнечного дня.

Легкий серый дымок окутал снасти. Воины с криками заметались по палубе, роняя оружие и падая навзничь. Рабы побросали весла и рвались с цепей, взывая о помощи.

— Парус чернеет! — закричали с галер.

Парус чернел у всех на глазах.

Резкий порыв ветра налетел на галеру. Парус, вздувшись, с грохотом лопнул. Бледно-красное пламя охватило его, развеваясь по ветру, как знамя. Дымные красные языки пробежали по палубе. Корабль пылал, как пловучий костер.