Владимир Орлов - О смелой мысли

В 1873 году в Петербурге Лодыгин показывал электролампы для уличного и комнатного освещения, для железнодорожной сигнализации, для освещения подземных и подводных работ. Слава русского изобретения прокатилась по всему миру. В 1877 году в Америке лейтенант Хотинский показал электрическую лампу Эдисону, как русское диво.

Теперь, казалось бы, Лодыгину должны были дать средства для постановки производства ламп. Но правители царской России не поддержали изобретателя. Уволенный газовой компанией, учуявшей в его изобретении соперника газа, Лодыгин поступил в петербургский Арсенал слесарем. Одно время, казалось, счастье улыбнулось изобретателю. Петербургский банкир Козлов организовал акционерное общество по производству электрических ламп. Но акционеры видели в электрической лампе лишь повод для разных денежных махинаций, на совершенствование лампы денег не давали. В результате общество прогорело.

А тем временем Эдисон в Америке жадно принялся совершенствовать русское изобретение. Один из финансовых владык США, Пирпонт Морган, оказал ему полную поддержку. Вскоре фирма «Эдисоновское общество освещения» получила громадный капитал. И пока Лодыгин корпел за слесарными тисками, ботанические экспедиции Эдисона обшаривали земной шар, колесили по Уругваю, Парагваю, Бразилии, Кубе, Эквадору, Колумбии, Японии в поисках единственно нужного волоконца для угольной нити. Но только через семь лет после Лодыгина Эдисону удалось сделать годную лампу накаливания и поставить ее производство.

И когда американские газеты принялись безудержно восхвалять Эдисона, как творца электрического освещения, ведущий электротехнический журнал того времени «La Lumière Electrique» («Электрическое освещение») дал гневный отпор американским фальсификаторам: «А Лодыгин? А его лампа? Почему не сказать, что и солнечный свет изобретен в Америке?»

Однако российские капиталисты по-прежнему тормозили в России производство электрических ламп, предпочитая ввозить их из-за границы.

Лодыгин решает дать бой Эдисону в самой Америке. Американские предприниматели были непрочь загрести жар талантливыми русскими руками. Фирма Вестингауз дала Лодыгину возможность построить большой завод электрических ламп. Здесь он еще раз опередил Эдисона, изобретя в 1890 году лампу с нитью из вольфрама, молибдена, осмия. В этом виде электрическая лампа сохранилась до наших дней.

Заграничные успехи не тешат Лодыгина. Он пытается возвратиться на родину. Но в тогдашние тугие для русских изобретателей времена Лодыгин — человек огромного технического размаха — получает в России лишь должность заведующего подстанцией петербургского трамвая. В стране, где электротехника была отдана на откуп иностранцам, его опыт и знания терялись.

Так явилась на свет непредвиденная противница свечи — лампа накаливания.

Она стала теснить свечу Яблочкова во всех областях.

Свеча горела полтора часа, а лампа в пятьсот раз дольше!

Свеча, однажды погаснув, не могла зажечься вновь, а лампа тысячи раз зажигалась и гасла!

Свеча не могла стать маленькой, потому что глохла электрическая дуга, а лампа свободно вмещалась даже в карманный фонарик. Можно было тысячи ламп подключать к одной машине.

И на выручку свечи шел и вязнул в нескончаемых опытах Яблочков.

Чтобы хоть как-то удлинить срок горения дуговых ламп, он стал ставить по нескольку свечей в один колпак и придумал изумительно простое устройство, чтобы свечи сами загорались одна за другой.

Он решил, наконец, и почти нерешимую задачу: свечи стало возможным гасить и зажигать многократно. Все же угольная лампа накаливания продолжала теснить электрическую свечу.

Гениальным чутьем изобретателя чувствовал Яблочков, что правда науки, правда жизни отныне не на его стороне. И сердце его к свече охладело.

Он начал опыты по накаливанию током каолиновых стерженьков.

Это был плодотворный путь, много лет спустя приведший немца Нернста к замечательной лампе накаливания.

Вот что было сказано об этой лампе на Первом всероссийском электротехническом съезде в 1900 году:

«Волею судеб эта яблочковская лампа через 24 года воскресла с такою помпою под именем лампы Нернста. Пусть Нернст ищет славы и благодарности человечества, но только в области механизмов для предварительного нагревания магнезии, а не присваивает себе принципа этой лампы. Пусть он будет только ювелиром, оправляющим в чудную оправу перл русской изобретательности. Так повелевают поступить честь и справедливость».

Но Яблочкову самому не удалось довести до конца свое изобретение.

Ему помешали жестокие законы капиталистического мира.

В этом мире деньги правили жизнью людей. В электрических свечах были деньги пайщиков, их судьба. И пайщики цеплялись за электрические свечи, как за жизнь.

«Яблочков рубит сук, на котором мы сидим!» — кричал французский синдикат.

«Яблочков рубит сук, на котором сидит он сам!» — кричало русское товарищество.

Страх затемнял их рассудок.

Они висли у Яблочкова на руках и толкали, толкали его на старую, избитую колею, загоняли в обжитый безысходный тупик. Золотая цепь приковала Яблочкова к свече, и он тщетно рвался с этой цепи.

Новое, растущее, неодолимое шло против него, а его вынуждали бороться с этим новым против разума, против сердца. Яблочков отказался продолжать борьбу.

Тогда пайщики предали Яблочкова.

Они в панике побежали из товариществ и компаний, словно крысы с тонущего корабля.

Они выстроили дом, притащив каждый по кирпичу, а теперь бежали из дома, расхватав свои кирпичи.

Здание рухнуло, погребая под обломками нерасторопных.

Компании, товарищества лопнули. Яблочков был разорен совершенно.

Золотые оковы упали с его рук. Он был свободен.

Свободен ли?

И тут Яблочков с полной ясностью понял, что в мире, где деньги властвуют над людьми, изобретатель, как бы велик он ни был, в сущности, раб, бесправный человек.

На заре электрического света стоял Яблочков у развилины двух дорог.

Одна вела к лампе дуговой, другая к лампе накаливания.

Яблочков выбрал первую. И сейчас же хлынул вслед золотой поток, подхватил, закружил Яблочкова и понес с собой, как щепку.

Полоненный, лишенный свободы выбора, несся Яблочков туда, куда влек его золотой поток.

А теперь, когда обмелел поток, сможет ли Яблочков сделать выбор, сможет ли осуществить хоть одну из бесчисленных новых идей, роящихся в голове?