Михаил Ляшенко - Из Питера в Питер

Ему показалось, что Гмыря заплакал, и Николай Иванович пожалел, что был слишком горяч. Но когда учитель ушел, Ростик плюнул ему вслед с крайним пренебрежением: «Выгнал один такой...» — и свистнул своим рабам. Беспризорники один за другим сползлись, волоча Ростику новую выручку.

Трое отчитались благополучно, на четвертого Ростик поднял злые глаза:

— Шестьдесят копеек затырил?

— У меня Кривой отнял...

Кривой был грозой рынка, бандит. Но Ростик почему-то и его не испугался.

— Стань в сторону, — сказал он провинившемуся.

Через несколько минут кара настигла еще одного беспризорника. У него недоставало всего пятиалтынного, и мальчишка божился, что быть такого не может, выворачивал шапку, лохмотья, но пятнадцати копеек найти не мог.

— Стань в сторону, — велел и ему Ростик.

— Прости на первый раз, я отработаю, — молил мальчик, но Ростик молча повел глазами, и бедняга ему повиновался, тем более что подталкивали другие, счастливые.

Когда прием денег был закончен, Ростик поднялся, не спеша подошел к своим должникам, ухватил обоих за волосы и с силой ударил лицом о лицо. У обоих потекла кровь.

— Бей, — приказал он.

Ошалев от боли, мальчишки принялись лупить друг друга, все более стервенея. Остальные плясали вокруг, подзадоривая:

— Дай ему, Дрын!

— Чинарик, врежь ему по сопатке!

Они катались по мокрой грязи, норовя ухватить камень, срывая ногти, а Ростик стоял над ними, как бог, и наслаждался.

Потом он устроил общую свалку, бросая беспризорникам пятаки и гривенники. Они пытались их ловить, сталкивались, падали и, перемазавшись соплями, грязью, кровью, становились совсем страшилищами, не похожими на людей. Но Ростику это нравилось, и, прекращая развлечение — жалко было пятаки и гривенники, он хмурился...

Потихоньку от американцев, со стыдом, отвращением, растерянностью, Николай Иванович пытался узнать у Ростика и тех двоих, с привокзального рынка, откуда они берут сигареты.

Мальчишки в один голос утверждали, что сигареты им дал солдат.

— Какой солдат?

— Тощий такой, высокий, в шинели, — наперебой объясняли Ростик и его дружки, не глядя на Николая Ивановича, но нагло описывая его приметы. — С бородкой, усами, бледный, глаза красные, в картузе...

Он переговорил с ключницей, у которой в складе хранились несколько десятков пачек сигарет для курящих учителей, но все пачки были целы.

Между тем эта грязная спекуляция привлекала ребят. Одних — возможностью заиметь наконец свои деньги. Других — тайной, опасностью. А для некоторых, как узнала Катя, не было никакой спекуляции, а было испытание воли. Кто проводил это испытание? Кто упорно превращал ребят в мелких жуликов, в копеечных бизнесменов?

Судя по многим признакам, даже Миша Дудин попал в эту историю. Он куда-то исчезал и не говорил Аркашке. Иногда он появлялся грязный, заплаканный, но яростно отрицал, что плакал. Иногда вызывающе позвякивал в кармане серебром, но ни Аркашка, ни Ларька, даже Катя не замечали...

Однажды утром, проснувшись, Аркашка нашел на своей кровати широкий солдатский кожаный ремень, о котором давно мечтал. Кто был в комнате, спрыгнули с кроватей рассматривать ремень, один Ларька не подошел.

— Мишка? — спросил Аркадий. Ларька кивнул...

Тогда, отобрав у восхищенных ребят ремень, Аркашка разыскал Мишу.

— Что мне, выдрать тебя этим ремнем? — спросил он вполне серьезно.

Миша молча смотрел на Аркашку. Раз Аркашка говорит — все правильно. И он приготовился к выволочке, хоть и не знал, за что.

— Где ты его взял?

— Купил...

— За сколько?

— За тридцать рублей...

— Чего-о? — ахнул Аркашка. Тридцать рублей были немалые деньги. — Откуда они у тебя?

— Заработал... Выдержал испытание!

— Какое еще испытание?

— На силу воли и верность!

— Ростик вас испытывает?

— Ростик! Ты что! Стал бы я с ним вязаться!

— А кто?

Но Миша только пожал плечами. Он густо покраснел, объясняя, что сказать не может.

— И так наболтал, — проговорил он уныло. — Теперь с меня штраф...

— За что?

— Болтун — находка для шпионов...

Впервые в жизни Миша темнил с Аркашкой. Раздосадованный Аркашка сказал:

— Все! Не нужен мне такой адъютант!

Миша потупился.

— Все! Снимаю тебя!

У Миши задрожали губы и лицо стало совсем жалкое.

— Катись!

У Миши показались на глазах слезы, и он убежал.

— Понял, откуда ветер дует? — спросил Ларька.

— А то! — со злостью кивнул Аркашка.

Тут же решили взять это загадочное дело в свои руки. Установили непрерывное, круглосуточное наблюдение. После ужина стали поступать со всех постов сигналы:

— Вышел из учительской.

— Навестил Круков.

— Зашел в кладовую.

— Направился к прачечной.

— Прошел мимо.

— В прачечную вошли Ростик и двое новеньких.

—Шесть человек вошли в прачечную.

— Еще одиннадцать человек скрылись в прачечной.

— Внимание! В прачечную прошел Миша Дудин.

И спустя две минуты дал сигнал Гусинский:

— Он — в прачечной.

Ларька скользнул во двор, Аркашка за ним. Третьей пошла Катя.

Серый, небольшой домик, где помещалась прачечная, стоял на отшибе, у самой ограды.

К домику подошла Катя. Она несла небольшой узелок с бельем. Девочки ходили стирать сами. Катя протянула руку к двери, но тут из-за угла вышел незнакомый мальчишка и посоветовал:

— А ну, мотай отсюда.

Больше он ничего не успел сказать, потому что лежал на земле, а на нем сидели неизвестно откуда появившиеся Ларька и Аркашка.

Аркашка держал стража за горло и на всякий случай выяснял:

— Жить хочешь?

Парень кашлял и таращил глаза, давая понять, что предпочитает еще пожить хоть немного.

— Говори шепотом, но быстро, — велел Ларька. — Там чего?

— Суд... — прохрипел парень. — Мишку судят...

Ларька поднял руку. Через минуту около прачечной бесшумно возникли пятьдесят ребят, ударная сила красных разведчиков.

Велев всем не двигаться, Аркашка подобрался к единственному окну прачечной.

Прежде всего он увидел того, кого и думал увидеть, — Майкла Смита. Смит держал Мишу за руку и зло допрашивал. Миша мотал головой. Остальные стояли вдоль стены, боком к Аркашке, и напряженно следили. Аркашка не понимал, что там происходит, потому что ничего не слышал.

Между тем Смит шипел на Мишу:

— Ты трус!

При этом он все сильнее сжимал Мишину ладонь, ожидая, когда он взвоет. Смит учил преодолевать боль...

— Я не трус, — возразил Миша.

Он не смотрел на Смита, и лицо у него оставалось безразличным, как будто он ничего не чувствовал.

— Из тебя еще можно сделать человека. — Смит нехотя выпустил Мишину ладонь. Миша только пошевелил пальцами... — Стань на колени.

Он сказал это будто между прочим. Но Миша даже пальцами перестал шевелить и ответил очень серьезно: