Роман Волков - Московская принцесса

– Нууууу, – заныли с разных столов. – Жааарко… Неужели подождать нельзя?

– Нельзя, – помотал головой вожатый. – В такую погоду час за три идет. Колосья переспеют, высохнут и осыпятся. Весь год насмарку пойдет. Живо-живо.

Морщась и недовольно бубня себе под нос, девчонки выползли из столовой и поплелись к полю.

Там уже вовсю стрекотали комбайны, бегали туда-сюда парни, что-то кричал усатый мужчина в клетчатой, завязанной узлом на животе рубахе.

– Так, вы встанете сюда, – несколько невежливо подтолкнул Ульяну один из пробегавших мимо парней. – Следите за комбайном, подбирайте.

– Что подбирать? Как следить? – крикнула ему вслед Уля, но парень уже скрылся из глаз.

Девушка развела руками – и тут же в них ей сунули большую корзину.

– Чтобы ничего не осталось, – бросил на ходу уже другой парень и так же затерялся среди комбайнов.

Уля обиженно надула губы. Нет, конечно, с ними проводили инструктаж, объясняли что и как, где стоять, куда идти, что делать – и, самое главное, что не делать. Но тут, на поле, в тот самый «момент икс» все выглядело совершенно по-другому. Плюс еще запугавший ее вчера Родион с этой ответственностью… Тьфу. И как только ее угораздило. Захотелось бросить корзину и убежать куда-нибудь, в тот же лагерь, в свою комнату – чтобы никто не нашел.

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, она перевела взгляд на комбайн, около которого ее поставили. На его мощном боку Ульяна увидела пять красных звездочек.

– Это называется «бункер», – сказал подошедший к ней усатый мужчина.

– Это? – Ульяна указала пальцем на звездочки.

– А, нет. То, на чем они нарисованы, часть комбайна. Бункер называется.

– А они?

– А они обозначают заслуги. Каждая – тысяча центнеров намолоченного зерна.

– А это много? – Ульяна чувствовала себя круглой дурой.

– Ну немало, коли даже обозначать стали, – рассмеялся мужчина.

Ульяна хотела бы обидеться, да не могла – в конце концов, наверное, она действительно выглядела круглой городской дурой в глазах местных.

С другого конца поля что-то прокричали.

– Так, – заторопился мужчина. – Ты все помнишь, что тебе говорили?

– Ага, – кивнула Ульяна.

– Справишься, все нормально?

«Да куда я денусь, – подумала девушка. – Как там говорится? Назвался груздем, полезай в кузов. А меня в этот кузов два месяца назад засунули». Но вслух сказала:

– Да, все о’кей.

– Ну окей, океюшка, – рассмеялся усач.

А потом, ловко подпрыгнув, забрался в кабину комбайна.

И началась уборочная.

Уже потом, когда Ульяна пыталась вспомнить, как проходила уборочная, она с удивлением обнаруживала, что память выхватывает лишь какие-то отдельные эпизоды.

Вот подборщик жадно вгрызается в хлебный валок.

Вот грузовик с наращенными бортами появляется откуда ни возьмись, лихо подкатывает к остановившемуся комбайну – тут важно смотреть по сторонам, ведь в шуме моторов можно не услышать машину – и мощная струя зерна льется к нему в кузов.

Вот она на другом конце поля сует корзину с собранными колосьями и зерном в руки напарницы – веснушчатой Аньки, хватает другую, пустую, и торопится вслед за комбайном, стараясь не отстать от него.

И везде, где только хватает взгляда – комбайны, шумящие волны пшеницы, рокот моторов, перекрикивание комбайнеров и их помощников, сосредоточенные и взмокшие девчонки… Они все, знакомые и незнакомые, друзья, приятели и чужие, в едином порыве на этом поле, плечом к плечу, бок о бок сражаются за урожай. Еще полгода назад Ульяна даже и представить не могла, что очутится здесь и будет работать в поле, будет переживать за то, чтобы у них все получилось, чтобы они успели вовремя, чтобы урожай поспел в срок, чтобы не сломался комбайн… Да что там, полгода назад слово «комбайн» у нее ассоциировалось только с кухонным комбайном! А тот агрегат, что передвигается по полю, она могла представить максимум по картинкам из детских книжек. Даже стыдно сейчас вспомнить, какой она была буквально недавно: избалованной, капризной и совершенно неприспособленной к работе. Она считала, что помыть дома посуду и подмести пол – уже тяжелая работа, после которой она с полным правом может валяться на диване и зависать в Интернете. Ха! Два раза «ха»!

Потом был перерыв на обед.

Уля даже и не представляла себе, насколько вкусными могут быть простые щи со сметаной и краюхой серого хлеба – на свежем воздухе, после тяжелой работы. Девочки собрались в кружок, громко скребли ложками по дну жестяных мисок, весело болтали и перемигивались с парнями-комбайнерами. Девушка пыталась выискать среди тех Родиона – но увы, его было не видно.

«Наверное, на другом поле где-то», – подумала она. Стало грустно. Ей бы очень хотелось, чтобы он увидел, как она лихо управляется с колосьями, как и не думает отлынивать, как работает наравне со всеми, а то и обгоняет кое-кого из девчонок. На минуту даже захотелось немного посачковать, полениться, не так сильно надрываться. «Эй, ты что!» – тут же оборвала себя Ульяна. Так нельзя. Они здесь, чтобы помогать. А если они будут лениться, то окажутся просто ненужной обузой. И это будет стыдно. С ними столько возились, возлагали такие надежды… А она возьмет и покажет себя обычной городской ленивой фифой, которая даже наравне со сверстницами не может работать. Нет-нет-нет, если не для Родиона, так для себя она догонит и перегонит всех своих подружек.

После обеда она работала с удвоенным усилием, ни на метр не отставая от комбайна. Она видела, как на нее с уважением поглядывают комбайнеры с соседних полос – и завистливо зыркают девчонки. Ей это было приятно. И даже не потому, что ее уважали или ей завидовали – а потому, что она сама, только своими силами, смогла сделать так, чтобы ее уважали и ей завидовали. И эти мысли придавали ей бодрости, она даже не замечала, как по спине стекают капельки пота, в кроссовки набилась трава, а плечи немного обгорели.

Вечером комбайнерам привезли второй обед, а ребятам сказали, что они могут отправляться в лагерь. Сама же уборочная продолжится – комбайны будут работать всю ночь, до выпадения росы. Ульяна чувствовала, как устали руки и спина, – завтра будут ныть все мышцы с непривычки, но ей было несколько обидно, что их отправляют с поля. Она бы не прочь помогать тут до самого утра.

Однако Степан пробежался по всему полю и строго-настрого наказал всем девчонкам в течение получаса собраться и отправиться в лагерь. В качестве заманчивого аргумента предложил прохладный душ – и девчонки не стали долго ломаться. Мокрые, запыленные, в какой-то сенной трухе, исцарапанные, в футболках и шортах, они были больше похожи на мальчишек-сорванцов и, заметив это, начали подтрунивать друг над другом.