Мария Северская - Звезда корта, или Стань первой!

– А мне кажется, не бывает бывших друзей, – произнес Терцов. – Бывают только друзья, друг друга в какой-то момент недопонявшие.

Марго перевела взгляд на него. Нахмурилась.

– Еще как бывают. Случается, что людей разводит сама жизнь. Разные интересы, разные обстоятельства. Расстояния опять-таки. С этим-то не будешь спорить?

Парень смотрел на нее серьезно, и в глубине его глаз таилось что-то такое – неподъемное, горячее, острое, что у Марго перехватило дыхание и сладко заныло за грудинной костью. Позже она спрашивала себя, вспоминала, пытаясь понять, что же увидела там – может быть, нежность? Или тоску? Или затаенную боль? А может, все это вместе? Тогда она даже не сразу поняла, что он ей отвечает.

– С этим не буду, – сказал Терцов. – Хотя и считаю, что все это отмазки, не более. Если человек тебе на самом деле дорог, если ты не хочешь его потерять, ты ни за что не позволишь никакой жизни и никаким обстоятельствам вас развести. Даже вне зависимости от того, сколько лет прошло, – прибавил он непонятное и тут же ускорил шаг, будто пытался убежать от только что сказанного.

«Странный он все-таки, – подумала девушка. – И всегда таким был».

Вспомнилось, как часто, когда еще жила здесь и ходила в школу, зимними вечерами сидя в своей комнате на подоконнике или летними – в качалке на веранде, она замечала проходящего по улице мимо ее дома Илью. Он всегда шел целенаправленно, быстрым шагом, словно торопился на встречу, и ни разу не поднял головы, не посмотрел на ее окна, будто вообще не знал, что это ее дом. А ведь тогда ей в глубине души так хотелось, чтобы он посмотрел…

– Донесешь или, может, прямо до кухни проводить? – отвлек Марго одноклассник, и она только тут заметила, что они уже дошли до ее калитки. – А то сумка тяжелая, – он не торопился отдавать ее девушке, ждал реакции.

– Да не, спасибо, донесу. – Она протянула руку и дотронулась до его пальцев, перехватывая ручку сумки. По руке – от кончиков пальцев к плечу – прошел стремительный ток.

Марго потянула сумку на себя, шагнула назад и, не глядя на Терцова, произнесла:

– Ну все, я побежала. Еще раз спасибо.

А затем резко повернулась и скрылась за калиткой, словно боялась, что Илья погонится за ней, попытается задержать, и тогда… А что тогда, она не знала. Даже самой себе не могла объяснить свою реакцию и все эти смутные чувства, взметнувшиеся, словно ил со дна водоема, в ее душе.

Вопреки своему откровенному скептицизму и нежеланию, Марго все-таки пришлось подчиниться бабушке и отправиться в санаторий к местному травматологу. В общем-то он оказался неплохим дядькой, к тому же работал по совместительству в больнице, куда и попросил подойти девушку на следующий день, чтобы сделать рентген, после которого сообщил ей, что процесс заживления идет как надо и шину можно будет снять через две недели. Вот только для этого Марго придется поехать к тому хирургу, который делал ей операцию.

Известие о том, что хоть на один день, но придется вернуться в Москву, стало для нее неприятным. За дни, проведенные дома, девушка успела совершенно свыкнуться с мыслью, что отныне ее жизнь станет другой – жизнью, в которой не будет места теннису. Она не хотела себе в этом признаваться, но в глубине души чувствовала себя глубоко обиженной – на обстоятельства и саму себя, на так легко отказавшегося от нее тренера. Ей казалось: ее предали, недооценили. И как это часто бывает с незаслуженно обиженными, внутри вместе с ощущением собственной ненужности росло и чувство вины. Нет-нет да и возникала мысль: а что, если все дело в ней, что, если она сама каким-то непонятным образом спровоцировала свою травму – питалась, например, недостаточно хорошо или отдыхала мало – и дала тренеру повод усомниться в ней и ее способностях и дальше держать высокую планку.

Она раз за разом прокручивала в голове все последние тренировки с Федором. Как он недовольно хмурился, как заставлял ее, словно она все еще была только что пришедшей к нему пятнадцатилетней, ничего, по сути, не умеющей девчонкой, снова и снова отрабатывать простейшие удары – справа, слева, с вращением мяча… Ей казалось, он с самого начала невзлюбил ее за что-то, и теперь на каждой тренировке пытается унизить, заставить почувствовать себя ничтожеством, будто все ее заслуги – на самом деле исключительно его, словно он – кукловод, а она бездушная марионетка.

Федор всегда начинал тренировку с обстоятельного внушения, из которого следовало только одно: способности у Марго гораздо ниже средних, но при надлежащем упорстве и трудолюбии она вполне сможет чего-то добиться. Звезд с неба, конечно, как Мария Шарапова, хватать никогда не будет, но все же, глядишь, на мировых турнирах – таких как Кубок Федерации или Уимблдон – засветится.

После внушения следовала легкая разминка-растяжка (вообще Марго всегда сама обстоятельно разминалась до тренировки, но Федору Николаевичу, видимо, этого было мало, он хотел лично видеть, как она делает упражнения), а затем начинался ее личный ад. Это еще ладно, когда она работала со стенкой, но вот когда тренер сам вставал напротив нее по другую сторону сетки…

Удар у него был очень жесткий – «руки, как отбойные молотки», говаривали про него коллеги Марго. И он никогда не жалел свою подопечную. Мячи сыпались на нее, словно она была солдатом под обстрелом, спрятаться от них не имелось никакой возможности – а именно это и хотелось сделать поначалу, когда девушка только пришла к нему. О том, чтобы отбивать такие мячи, тогда не было и речи – ракетку от тяжести ударов вырывало из рук.

Но со временем Марго приноровилась. Ее собственные руки стали гораздо сильнее, и она практически перестала бояться мячей тренера.

Жаль только, что ни разу она так и не дождалась от Федора похвалы. Или вовсе не жаль?

Сейчас все эти воспоминания стали для нее особенно острыми. Порой девушка сама не понимала, что чувствует. В душе кипели неведомые ранее бури. То вдруг хотелось доказать всему миру, что она еще на многое способна, то возникало желание спрятаться от всех и никогда больше не вылезать на свет. Второе пока преобладало.

Поэтому Марго по-прежнему редко выбиралась из дома и включала телефон только раз в день, а затем снова выключала. Причем она заметила, что с каждым днем делать это становится все труднее. Хотя, казалось бы, что тут сложного – всего-то и надо – нажать на кнопку, а затем набрать пинкод, а сил совершить эти простые действия нет.

И чего она, спрашивается, боится? Что ее ждут непрочитанные сообщения от Саши? Или вдруг не принятые вызовы от Федора Николаевича или знакомых по спорту? Даже если это и так, что очень маловероятно, и телефон, включившись, возвестит о пришедших сообщениях и непринятых звонках, что с того? Но в душе жил безотчетный, иррациональный страх, поэтому каждый раз она прикладывала неимоверные усилия, проверяя, кто ей звонил или писал. Впрочем, не звонил и не писал никто. И в итоге Марго перестала включать телефон.