Наталья Крудова - Из какого копытца напиться

Сейчас мне очень хотелось, чтобы в посылке был ласковый пушистый зверек и записка от папы: «Кира, я вспомнил, что ты давно просила сурка. Я долго искал его, но все попадались злые. А этот ручной».

— Вы за живой посылкой? наконец-то!

— Да, — ответила бабушка, слегка кивнув головой.

— Иди сюда, девочка! — позвал меня служащий.

Большой ящик уже дергался у меня под мышкой, а бабушка все заполняла квитанцию. Мы были единственными на почте, кому сначала выдавали «ценность», а после брали для проверки документ.

И мы поехали в зоопарк. В кабинете заведующего отделом рептилий нас ждали сотрудники. Бабушка стояла поодаль, стояла прямая, строгая. Она двумя руками прижимала к животу сумочку и выжидательно смотрела на меня. Я втиснулась между сотрудниками и стала следить за их руками: толстые ящерицы, небольшие и размером побольше змеи, огромный паук обхватил мохнатыми лапами чью-то маленькую ладонь. В ящике рылись пинцетами, на концах обмотанными марлей, и аккуратно, почти нежно, вытаскивали каких-то других мелких тварей. Произносились латинские названия. И вдруг жалостно по-русски добавили к латинскому слову:

— Ах, мертвая! Нет, кажется, жива! Воды, надо спрыснуть водой. Нет, все, поздно. Она уже умерла, жаль. Чудная была бы самочка для Гоши.

— А Гоша кто? — спросила я.

— Скорпион, конечно, — обиженно ответил бородатый мужчина.

Наконец со дна ящика достали два конверта. Один дали мне, и бабушка тут же оказалась рядом. Не глядя на меня, будто меня и вообще нет с ней рядом, бабушка вскрыла конверт. А над вторым склонились сотрудники зоопарка, как раньше над посылкой. Я стояла между двумя письмами и по лицам взрослых старалась отгадать, о чем пишет отец.

Один из сотрудников выдал бабушке банку, сверху обтянутую марлей. Я ждала, что сейчас, как обычно, попросят: «Зачем он вам? Каракурт опасный… У нас самка есть для него». А бабушка ответит: «Николай Ростиславович вернется и опять займется научной работой. Видимо, этот экземпляр ему нужен». Но никто не просил, уже зная, что может ответить бабушка.

Бабушка, улыбаясь, простилась, хотя глаза не скрывали ледяного презрения к сотрудникам. И не надо было слов, чтобы понять: «Вы же мизинца моего сына не стоите, бездари».

И как-то самой собой, помимо моей воли, я тоже снисходительно кивнула, прощаясь, вдруг почувствовав себя дочерью великого человека.

Дома бабушка поставила банку на подоконник, рядом с другими банками, накрытыми марлей. Мама, передернувшись от отвращения, вышла на кухню, а мы с бабушкой стали внимательно оглядывать комнату: надо было найти весеннюю муху. Нового жильца нужно покормить с дороги. Муха дремала на потолке. Я взяла сачок.

— Осторожно, не убей, — сказала бабушка и вышла на кухню.

Из кухни слышалось: «Неужели ты, Тамара, не понимаешь, что твой муж талантлив?» — «И поэтому бросил университет, остался без специальности». — «Да Николай еще ребенком разбирался в биологии не хуже профессоров».

Я понимала, что бабушка не права, когда защищает папу. Но, слушая неоправданную похвалу себе, я хоть и краснела от досады и смущения, однако где-то далеко, в глубине души, соглашалась с бабушкиным убеждением: «Кира на редкость смышленая девочка».

Часы на стене щелкнули и пробили семь раз. На улице светло. Я вынула учебник по математике и стала читать условие задачи.

За окном так кричали воробьи, что я не сразу расслышала приглушенный звонок телефона.

— Это ты?

Я не ожидала, что Сережа еще позвонит мне когда-нибудь, и молчала.

— Кира, я же слышу: это ты. У тебя ручка во рту, и ты по ней стучишь зубом.

— Чего тебе? — спросила я сипло.

— Ты чего делаешь? Я не сержусь, просто хочу поговорить с тобой. Нужно увидеться.

— Решаю задачу.

— Не решишь, я еле-еле справился. Дам списать.

— Не нужно.

— Ты можешь выйти?

— Нет, — ответила я.

— Ну тогда слушай. — Голос Сережи стал злым. — Я хотел по-хорошему, хотел просто узнать. Ты специально подсунула мне дырявую лодку? Я чуть не утонул сегодня.

На горло мне что-то давило, и я ответила сиплым басом:

— Лодка была новой, на ней никто никогда не плавал.

— Но швы, швы, — прошипел Сережа, — они стерлись и пропускают воду. Значит, она долго у вас валялась и швы сгнили, я чуть не утонул. Я сейчас принесу тебе ее, спасибо за подарок!

Теперь я пропищала в трубку испуганно:

— Нет, нет, пожалуйста, не надо.

— Можно подумать, что ты ее украла, — сказал Сережа. — Я сейчас занесу…

Я очень испугалась, но почему-то сказала спокойно, с достоинством:

— Хорошо, неси, только вместе с шахматами.

— Ты дура, злая дура, — сказал Сережа и повесил трубку.

И лодку, и шахматы я действительно взяла без спроса: и то, и другое у нас лежало без дела на антресолях. Но сейчас я думала о другом. Вот Сережа пришел в заводь. Взрослые красят катера, смолят швы лодок. Сережа достал из рюкзака сложенную лодку, легкие весла, насос. Наполнив лодку воздухом, он положил аккуратно чехол от лодки и насос в рюкзак, снял ботинки и, закатав до колен брюки, вошел в ледяную воду. Нужно знать Сережу, чтобы представить все это. Другой бы мальчик поежился от холода, улыбнулся взрослым: «Неказистая моя, не как у вас лодочка, не шикарная моя яхта, но для меня пока и такая сойдет». Или так: «Моя брезентовая лодочка лучшая из всех, удобная: сложил — и унес домой, разложил — и плыви в ней себе на здоровье».

Конечно, Сережа вошел в ледяную воду, как в теплую. Вставил в уключины весла и понесся к заливу, высоко подняв голову, не глядя на рыбака в ободранной лодке, таскавшего из воды корюшку. И тут-то он почувствовал, что оледеневшие ноги стынут еще больше. Представить, что Сережа может опустить голову и посмотреть вниз, мне было трудно.

Я не знаю, сам ли он добрался до берега, или его спас рыбак, наверное посоветовав при этом: «В следующий раз плавай в корыте: надежней». А еще я представляю, как Сережа говорит рыбаку: «Сколько я вам за это должен?» Он обязательно бы так сказал, за это его не любят в классе. Он просто очень гордый и не понимает, что обижает людей, рассчитываясь с ними за любую услугу. Со мной он не рассчитывается, и я ему благодарна за это. Мне Сережа сказал, что я альтруистка. Если у меня не будет возможности кого-то опекать, делиться завтраком, водить в кино, то я просто сойду с ума. В тот день, когда он мне так сказал, я спросила у мамы: нравятся ли ей альтруисты? Мама ответила: «Нет. Альтруист — это эгоист высокого класса, дает немного, а требует за это благодарить всю жизнь. Он страдает от невнимания, но вслух ничего не требует. От этого окружающих мучит совесть, они чувствуют себя подлецами рядом с таким жертвенным альтруистом». Я не все поняла, поэтому спросила: «А я, по-твоему, альтруистка?» Мама уже сфокусировала глаза на чертеже, но ответила: «По-моему, да».