Корней Чуковский - Пантелеев

Вся повесть проникнута той мальчишески-острой насмешливостью, тем юмором удали, озорства и задора, который был заметной чертой в душевном облике тогдашних беспризорников.

Этот юмор характеризуется словами: "море по колено", "черт не брат". При всей серьезности своего содержания, книга о республике Шкид вся искрится молодыми улыбками, о чем можно судить даже по названиям отдельных ее эпизодов: "Ищейка из ячейки", "Наркомбуз", "Четыре сбоку, ваших нет", "Гришка достукался", "Монашенка в штанах", "Часы оне механизмус" и так далее.

III

Вообще у Пантелеева талант юмориста. Его юмором окрашены не только "Республика Шкид", но и "Часы", и "Пакет", и "Последние халдеи", и "Буква "ты"", и "Карлушкин фокус", и автобиографическая повесть о "Леньке".

Посмотрели бы вы, как ведут себя дети, когда я читаю им знаменитый "Пакет". Каждое новое приключение отчаянно храброго буденовца Пети Трофимова они встречают даже не смехом, а хохотом. Между тем сами по себе эти приключения не забавны нисколько: это смелые подвиги лихого бойца, одушевленного незыблемой верой в святую правоту того дела, за которое он в любую минуту готов умереть. Чем же объяснить этот хохот?

По-моему, раньше всего он объясняется тем, что простодушный герой считает все свои геройства пустяковыми и о каждом из них повествует как о комическом случае, не стоящем серьезного внимания.

Даже когда его ведут на расстрел и он делает последние шаги перед смертью, он и тут подменяет трагедию - комедией.

"Да, Петя Трофимов, - говорит он себе, - жизнь твоя кончается. Последние шаги делаешь... И между прочим, эти последние шаги - ужасные шаги..."

Читатели готовы нахмуриться. Им начинает казаться, будто речь идет о предсмертной тоске. И с радостным облегчением они узнают, что не мысль о смерти огорчает героя, а сущая безделица, не идущая ни в какое сравнение с расстрелом:

"Мозоли мои, товарищи, окончательно спятили. Прямо кусаются мозоли. Прямо как будто клещами давят. Ох, до чего тяжело идти!"

Такая подмена предсмертного ужаса забавной жалобой на тесную обувь повторяется несколько раз на протяжении рассказа:

"Да, думаю, Петечка, мозолям твоим уж недолго осталось ныть".

И снова:

"Разрешите мне перед смертью переобуться. Невозможно мозоли жмут".

Всякое новое упоминание о злополучных мозолях вызывает в слушателях новую радость, ибо эти мозоли всякий раз возникают как успокоительный и даже веселый контраст с теми кровавыми ужасами, которые обрушиваются один за другим на героя.

Забавна центральная сцена рассказа, где изображается, как Петя Трофимов, очутившись в плену, глотает драгоценный пакет, чтобы тот не достался врагам, и вдруг у него изо рта вываливается какой-то красный комок.

"- Эй, - говорит офицер, - что это у него там изо рта выпало?"

Ему рапортуют:

"- Язык, ваше благородие..."

"Поглядел я на пол и вижу: да, в самом деле лежит на полу язык. Обыкновенный такой, красненький, мокренький валяется на полу язычишко. И муха на нем сидит".

Откусить свой собственный язык! Остаться на всю жизнь немым!

Читатель снова готов огорчиться. И снова трагедия оборачивается веселой комедией. Оказывается, этот "красненький и мокренький" комок совсем не язычишко, а сургуч от пакета, разжеванного Петей Трофимовым.

"Так это же, думаю, не язык. Это - сургуч. Понимаете? Это сургучовая печать товарища Заварухина. Комиссара нашего... Фу, как смешно мне стало".

По такой схеме построена вся эта повесть, по схеме приключенческой сказки: длинная цепь непреодолимых препятствий, которые, к радости малолетних читателей, всякий раз преодолеваются непобедимым героем. Казалось бы, ему вот-вот погибнуть, но в последнюю секунду к нему неожиданно приходит спасение, и он, как ни в чем не бывало, снова счастлив и снова смеется. "Фу, как смешно мне стало".

Но схема рассказа так и осталась бы схемой, если бы она не была оснащена богатыми словесно-речевыми ресурсами, придающими ей достоверность. Благодаря художественному воссозданию типической речи рядового бойца Конармии его монолог о пережитых им злоключениях и радостях приобретает убедительность исторической правды. Монолог этот, как и "Республика Шкид", обильно насыщен юмором, в основе которого опять-таки глубоко серьезная тема.

Нужно быть глухим, чтобы не слышать, какое нежное уважение питает Пантелеев к герою "Пакета" - к душевной его чистоте, к его удали, к его безмерной преданности правому делу. Это не мешает писателю с самой веселой улыбкой воспроизводить своеобразную речь молодого бойца, полную забавных оборотов и слов. "В садах повсюду фрукты цвели", "Я стою. Мокрый. Весь капаю", "Иду по направлению носа", "Ты, говорю, гоголь-моголь", "Дать ему, что ли, пакет на аллаха?", "Чего же в нем заболело?" - "А в нем, говорит, зуб заболел", "Позвольте вам познакомить моего друга" и так далее.

Конечно, было бы значительно легче заставить Петю Трофимова изъясняться пресным языком, без изюминки. Но если бы Пантелеев освободил себя от всяких забот о художественном воспроизведении подлинной речи Трофимова, он отказался бы от своего мастерства. Образ его героя утратил бы жизненность, и перед нами возникла бы пустая абстракция, которую невозможно любить.

Именно этого и требовали от писателя тогдашние рецензенты и критики. Им хотелось, чтобы выводимый в наших повестях и рассказах советский человек первых лет революции был изображаем как благонравный и благовоспитанный юноша с академически правильной речью.

Между тем Петя Трофимов живет перед нами именно благодаря своей простонародной, живописной, выразительной речи, очень далекой от школьной грамматики. Вся его фразеология отражает в себе ранний этап речевого развития масс, относящийся к первым годам революции, когда городская культура принесла в отсталую деревню множество новых понятий и слов, освоение которых далось деревенскому человеку не сразу. Оттого-то у Трофимова, с одной стороны, "журыться" и "вдарить", а с другой "героический момент", "точка зрения", "экстренный".

Эту трогательную речевую нескладицу только что пробуждавшихся к культуре людей отметили в своих произведениях с дружественным юмором ранний Шолохов, Зощенко, Бабель, Исаковский, Твардовский - и с ними заодно Пантелеев. Уже один образ Василия Теркина свидетельствует, что героика и юмор вполне совместимы и что бывают случаи, когда наше восхищение подвигами становится благодаря юмору еще задушевнее.

"Пакет" написан в форме сказа. Это значит, что его нельзя читать глазами. Нужно - вслух. И только тогда станет ясно, как тщательна была работа автора над звучанием речи героя и как удачливо было его мастерство.

Так же блещет своей словесной фактурой другой знаменитый рассказ Пантелеева "Часы". Здесь вершина его раннего творчества. И здесь вся сила повествования - в его языке. Как другие владеют французским языком или греческим, так Пантелеев в совершенстве владеет живописным жаргоном улицы двадцатых годов. Жаргон этот был стихийно создан беспризорными детьми и подростками, прошедшими сквозь воровские притоны, барахолки, ночлежки, комендатуры, отделения милиции и так далее.