Эмили М. Дэнфорт - Неправильное воспитание Кэмерон Пост

– Знаешь, семья Грега Комстока посещает «Ворота славы». И Мартенсоны. И еще эти, Хоффстедерсы, – сказала Рут. – И все они вроде бы очень довольны. В Первой пресвитерианской нет того, что нам сейчас нужно. Сплоченности. Там даже молодежной группы нет.

– Что еще за молодежная группа? – вклинилась бабуля, оторвавшись от своего журнала «Скандальный детектив», который она читала, сидя на диване. – Мне казалось, как только дети обучаются хорошо вести себя во время церковной службы, их забирают из воскресной школы. Кэмерон, ты что, разучилась?

Рут осторожно хихикнула. Она всегда так смеялась, если не могла сразу понять, шутит бабуля Пост или говорит всерьез.

– В «Воротах славы» есть специальный клуб для подростков, Элеонора, – пояснила она. – Грег Комсток говорит, они принимают участие во всех делах общины. Было бы здорово, если бы и Кэмми подружилась с кем-нибудь из христианской молодежи.

Насколько мне было известно, всех, с кем я дружила, можно было отнести к «христианской молодежи». И, даже если они не были такими уж верующими, никто из них не выражал своих сомнений вслух. Чего хотела Рут на самом деле, было и так понятно: она мечтала, чтобы я начала водиться с теми, кто таскает свои Библии в школу, носить футболки с названиями христианских рок-групп, ездить в летние христианские лагеря, ходить на христианские собрания – в общем, подкрепляла слово делом.

Тетя Рут стояла на коленях на полу в гостиной, подбирая хвою, иголку за иголкой, со старинной кружевной дорожки, которую так любила мама. Руки Рут двигались так, словно она собирала чернику: каждая иголка, подхваченная правой рукой, аккуратно перекладывалась в сложенную лодочкой левую. Ее светлые кудри, в которые она каждое утро подолгу втирала специальное средство, прежде чем уложить их феном, закрывали ей лицо, и от этого она выглядела совсем юной, похожей на златовласого ангелочка.

– Зачем ты мучаешься? – спросила я. – Мы всегда просто выносим коврик во двор и там его и вытряхиваем…

Рут не ответила мне, продолжая собирать иголки. Потом спросила:

– В твоей школе, Кэмми, должно быть, много кто ходит в эту церковь?

Теперь промолчала я. Настоящая, живая елка, которую мы купили в магазинчике у «Ветеранов зарубежных войн» [5] Организация, которая занимается оказанием всевозможной помощи американским ветеранам. , стала уступкой со стороны Рут. Мама предпочитала живые елки. Каждый год она наряжала несколько для своего музея (украшения, разумеется, всегда были тематическими) и непременно ставила одну дома. Обычно мы с ней ездили за ними вдвоем, выбирали, грузили их в отцовский пикап и иногда заезжали в магазинчик «У Кипа» поесть мороженого на обратном пути. Мама была также любительницей поесть зимой мороженого.

– Ну, зато можно не волноваться, что оно растает, – говаривала она, держа рожок в руке, элегантно затянутой в кожаную перчатку; когда она кусала мороженое, теплое дыхание белым облачком вырывалось у нее изо рта.

Вопрос о елке возник на День благодарения. Рут упомянула, что на глаза ей попались рекламные проспекты, предлагающие очень милые искусственные ели, а я закатила истерику прямо за столом. Бабуля Пост приняла мою сторону. «Это ее первое Рождество без них, Рут. Пусть соблюдает свои традиции». И Рут позволила мне их соблюсти. Надо сказать, она старалась изо всех сил, спрашивала, как и что приготовить к рождественскому ужину и какие украшения куда повесить. А еще мы вместе пошли в центр города, когда там открылся рождественский базар. Рут без конца пекла печенье с сахарной пудрой и шоколадными каплями и подготовилась к празднику так хорошо, как моим родителям никогда бы, пожалуй, и не удалось. Но от этой безупречной имитации Рождества в семействе Пост мне становилось только хуже.

Недели напролет я вела себя, по словам бабули Пост, словно мне шлея под хвост попала, и теперь я едва не заскрежетала зубами при виде Рут, так старательно собиравшей опавшую хвою.

– Елка все равно вся облетит, когда мы начнем выносить ее из комнаты, Рут, – сказала я. Кажется, в декабре я стала все чаще называть ее просто Рут, не добавляя «тетя», главным образом потому, что знала, как это ее бесит. – Глупо собирать иголки руками. Потому люди и изобрели пылесос.

При этих словах она остановилась, выпрямилась и откинула волосы с лица свободной рукой.

– Да и искусственные ели тоже, – заговорила она своим привычным приторно-медовым голоском, – поэтому на следующий год у нас тоже будет искусственная.

Заставить ее сменить нарочитую сладость на открытое раздражение было практически невозможно, но я все равно пыталась.

– Как скажешь. – Я плюхнулась на диван рядом с бабушкой, намеренно смахнув ногой коробку с мишурой и гирляндами с журнального столика. – Зачем нам вообще елка? Почему бы просто не перестать праздновать Рождество?

Бабуля заложила пальцем журнал, чтобы не потерять страницу, на которой остановилась, и шлепнула меня им по руке – сильно, словно пыталась прихлопнуть здоровенного паука.

– Кэмерон, подбери с пола то, что уронила, – велела она мне. И тут же, повернувшись к Рут, добавила: – Не уверена, что она доросла до этих твоих молодежных групп. Пусть сначала научится вести себя не как двухлетка.

Она была, конечно, права, но меня все равно передернуло от того, что они с Рут вдруг оказались заодно.

– Простите, – извинилась я, расправляя мишуру и не поднимая взгляда.

– В общем, думаю, в следующее воскресенье мы поедем в «Ворота славы», – сказала Рут. – Попробуем что-то новенькое. Уверена, нам там понравится.

«Ворота славы» («ВС») была одной из тех монументальных церквей, которые напоминают скорее гигантский амбар, чем молитвенный дом. Это одноэтажное здание, сооруженное из металла, возвышалось на холме сразу за городом. С трех сторон его окружала парковка, а с четвертой находилась крошечная квадратная лужайка.

После витражей и вытертых от времени скамей из красного дерева Первой пресвитерианской церкви «Ворота славы» можно было принять за офисное здание или даже фабрику. В своем роде так оно и было. Особенно это чувствовалось в главном приделе, таком вместительном, что туда с легкостью поместилось бы четыреста человек, а то и больше. Тут и там висели громоздкие колонки, разносившие эхо по залу, из-под потолка свисали флуоресцентные лампы, а пол покрывал необъятный синий офисный ковролин.

Службы всегда длились минимум два часа, с десяти до двенадцати. Мы с тетей Рут начали ездить туда каждое воскресенье. Сначала она присоединилась к хору, а чуть позже и к женскому кружку по изучению Библии. Меня же она, как и обещала, заставила вступить в молодежную группу «Сила духа». Из занятий в воскресной школе в Первой пресвитерианской я помню не так уж много; помню, как добрая миссис Несс, всегда убиравшая свои седые волосы в пучок, учила нас петь «Иисус любит меня», аккомпанируя нам на гитаре; помню детскую Библию с яркими картинками, на которых животные парами всходили на борт ковчега, Моисей разделял красные волны, а длинноволосый Иисус, чем-то напоминавший мне Шэгги из «Скуби-Ду», шагал по воде, широко раскинув руки. Еще я помню стариков, повторяющих псалмы, органную музыку, от которой болели уши, и такие длинные службы, что мне трудно было сосредоточиться. В «Воротах славы» с самого начала все было совершенно иначе.