Нина Артюхова - Светлана. Белая коза Альба

– Я очень быстро!

Костя два раза обошел вокруг Надиного дома… В Надиной комнате открыта форточка, а в столовой – окно. Но шторы такие темные, что ничего решительно не видно. Тишина. Не может быть, чтобы легли спать с открытым окном в такую холодную ночь! Этого не допустила бы Александра Павловна, которая всего боится – начиная с простуды и кончая жуликами.

Костя подошел совсем близко к окну и вдруг заметил узенькую щелочку света и увидел, что в эту щелочку из комнаты выходит дым. Костя громко позвал:

– Надя!

В комнате послышалось удивленное восклицание, занавеска приоткрылась немного, и Костя увидел вполоборота Надино лицо, освещенное луной, – милое Надино лицо с прямыми бровями и тяжелые каштановые косы, хитроумным образом уложенные низко на затылке…

– Ох, Костя!.. Ты?! Надолго? Откуда ты взялся? Иди, иди, я сейчас открою!

Надя исчезла за занавеской, но Костя предпочел для скорости форсировать невысокий оборонительный рубеж в виде подоконника и очутился в комнате раньше, чем Надя успела повернуться к двери.

Он много раз думал об этой первой минуте встречи. Как поздороваться? За руку или…

Надя немедленно разрешила его сомнения, звучно поцеловав в обе щеки. Но когда Костя сам захотел обнять ее, Надя, улыбаясь, отстранила его от себя.

– Вот, познакомьтесь, пожалуйста… Это мой товарищ…

К нему вернулась способность видеть что-нибудь в комнате, кроме Нади.

Комната была полна дыма, табачного дыма. На двух чертежных досках были наколоты два огромных чертежа, кругом в деловом беспорядке лежали тетради, готовальни, счетные линейки и очень толстые учебники.

А в самом центре дымовой завесы стоял недоумевающий молодой человек в круглых очках. Он был немного старше Нади и Кости, из тех непропорционально высоких и узкоплечих молодых людей, про которых говорят уже не «этот высокий», а «этот длинный». Он вежливо протянул длинную узкую руку:

– Бочкарев.

– Лебедев, – ответил Костя, стараясь не раздавить эту слабую, вялую руку.

– Вы работаете, – сказал он. – Надя, я сейчас уйду, ты прости, что я так поздно, я только на самую маленькую минутку.

Надя запротестовала и заставила его сесть. Посыпались неизбежные бессвязные вопросы и ответы. Надя крикнула в дверь:

– Мама! Мама! Посмотри, Костя приехал!

Александра Павловна, только что проверявшая запоры на двери в передней, удивленная, воскликнула:

– Откуда приехал? Костя, как ты вошел? Каким образом?

Надя ответила с исчерпывающей точностью:

– С фронта. Через окошко.

«Очкарик», как мысленно уже окрестил Бочкарева Костя, вернулся к своему чертежу и счетной линейке.

В разговор он не вмешивался. Что это? Деликатность или, наоборот, презрение?

У Очкарика был очень ученый вид, и Костя чувствовал себя по сравнению с ним безнадежным мальчишкой.

Надя заметила все: и медали, и новый орден, про который Костя еще не успел написать, и Костино загорелое лицо, «прямо даже странно видеть по сравнению с обыкновенными людьми».

Александра Павловна два раза сказала, что уже первый час, и три раза спросила Костю, подсев к нему, страшно ли было на фронте.

Надя раскрыла пузырек с тушью:

– Ты не обидишься, если я буду чертить?

– Когда сдаете?

– Завтра.

Костя взял со стола толстый кирпичеобразный учебник в девятьсот страниц. Перелистывая учебник, вдруг сказал грустнее, чем ему самому хотелось бы:

– Эх, когда-то я буду опять сдавать что-нибудь?

И вдруг отозвался Очкарик из своего угла:

– Ничего! Вы еще молодой. У вас все впереди, и экзамены, и зачеты.

Что это? В утешенье говорится? Или, наоборот, хочет подчеркнуть, какой Костя по сравнению с ним безнадежный мальчишка?

Потом Костя услышал, как Александра Павловна шепотом спросила Надю:

– Костя будет ужинать?

Надя гневно дернула плечом. Костя встал:

– Ты завтра с каким поездом поедешь?

– Семь сорок.

– Можно, я за тобой зайду?

…Мама, кажется, не ожидала, что он вернется так быстро. Но в кухне уже был приготовлен бак с горячей водой, мохнатое полотенце и Костины домашние тапочки.

Тапочки оказались малы. Костя, надев их на босу ногу и примяв задники, прошлепал из кухни по коридору и с удовольствием посмотрел на белые простыни и знакомое пушистое одеяло.

Уже лежа в постели, он спросил по возможности равнодушным тоном:

– Кто этот Очкарик там, у Зиминых?

– Какой «Очкарик»? – переспросила мама. По звуку ее голоса было ясно, что она уже поняла какой.

– Ну… Очкарев, Бочкарев? Как его там?.. Студент тоже.

– Алеша Бочкарев? Он на одном курсе с Надей.

– Здесь живет или в Москве?

– Здесь, на Первомайской улице. Да неужели ты его не помнишь? Он у меня был одним из самых прилежных читателей. Впрочем, он постарше вас. Когда он кончал, ты, по-моему, еще не очень чтением интересовался…

– Должно быть, главный отличник у них? – презрительно фыркнул Костя.

– Да, он как будто хорошо учится.

Главный отличник… И Надя главная отличница… Занимаются вместе… Живет вредоносный Очкарик на Первомайской улице… И ездят они каждый день вместе в институт. Очкарик отдает Наде свой плащ, если дождь пойдет… Очкарику Александра Павловна говорит: «Ведь вы ее до самого дома проводите?»

Мама потушила верхний свет и поцеловала Костю:

– Спи, милый!

Укладываясь поудобнее, Костя пробормотал что-то о своей ненависти к тыловым крысам. Но мама всегда любила справедливость.

– Между прочим, он был контужен под Сталинградом, – сказала она, – и после этого его демобилизовали.

– Кого? – хмуро переспросил Костя, уже прекрасно поняв кого.

– Алешу Бочкарева.

Мама осторожно дотронулась до Костиной забинтованной руки:

– Не болит?

– Нет.

Он взял мамину руку и прижал ладонью к своей щеке:

– Мама, я дурак?

– Пока не замечаю этого.

Перед тем как начать видеть сон, Костя успел подумать, что его мама обладает ценным и редким (для родителей) качеством: у нее есть чувство юмора.

А Зинаида Львовна долго еще не ложилась. Ей был дорог каждый час, каждая минута, которые ее мальчик проведет с ней. Она сидела в темноте и слушала его дыхание.

Она разбудила его ровно в шесть. Ее удивило, как быстро он проснулся и встал, удивила неторопливая быстрота его движений.

Он вошел в кухню со стаканом в руке:

– Горячая вода есть?

Он стал наливать из чайника.

– Постой, детка, – сказала она. – Еще не вскипела.

Когда Зинаида Львовна вернулась в комнату, она увидела, что «детка» сидит перед зеркалом и намыливает кисточкой щеку. Зинаида Львовна всплеснула руками:

– Котя, ты бреешься!

Разумеется, Надю пришлось ждать. Костя это предвидел и вышел из дому с запасом в десять минут. Костя ходил по террасе и поглядывал в сторону Первомайской улицы, откуда, по всей логике вещей, должен был появиться ненавистный Очкарик.