Ирина Батый - Звезда любви: свет во тьме. Избранное

Как в чистом поле – разнотравья цвет!
В лесах тенистых – запах земляники!
А в городах – в них лета нет, как нет.
Бетонные дворы пусты и дики.
Вот маргаритки на балконе чахнут.
Газон примят стоянкою машин.
Подъезды куревом и кошкой пахнут.
Песочницы и те – нехороши…
Проходит лето мимо городов.
Спешит к реке, в дубравы, на приволье.
Здесь птицам и зверям всегда готов
В чащобах – кров, а на полях – застолье.

Говорливое лето шумит без умолку
и туманною ночью, и солнечным днём.
То лопочет пустое без всякого толку,
то любовные песни поёт соловьём.
Непрестанны в небесной лазоревой чаше —
щебетание птиц, пересуды ветров.
А в прозрачной долине и в сумрачной чаще —
причитает с волненьем зелёный покров.
Все живое июлю вопит – аллилуя!
и взахлёб восторгается ласковым днём,
ввечеру, уходящей заре салютуя,
замирает с надеждою в сердце своём.

Сила лета уходит,
тускнеют кострища огни.
Искры гаснут в
заоблачной белой золе.
Ослабевшее лето
считает последние дни.
Говорят, что осталось
два шага ему по земле.
Истлевают, редеют
наряды лесов и лугов.
Покидая, летят
вереницею птичие стаи.
Просто некуда деться
от зимних мертвящих оков.
Просто Богом отпущенный
срок на веселье расстаял.

На рубеже середины июля
Вызрели травы и встали в дозор.
И колокольчики, день карауля,
Тонко звенят, бередя косогор.
Воздух медовый течёт по поляне
И уплывает в небес глубину,
Пчёлы кружатся и, будто по пьяни,
Шумом полёта секут тишину.

Сытное варево солнышка
выпито лугом до донышка.
Травы от мёда духмяные,
сами собой будто пьяные.
Пляшут ромашки несчастные,
маки волнуются красные,
бьёт колокольчик бубенчиком,
лютик качается венчиком.
Буйство, весёлость цветочная,
их болтовня неумолчная
манит к себе прихлебателей,
лёгкой наживы искателей.
Жёлтая сладость амброзии
липнет на крылья стрекозии,
пьётся пчелою и птицею,
брызжет росняной водицею.
В летнюю пору, дурманную,
марево дымкой туманною
с хитростью, будто невинною,
стелется над луговиною.

На бульваре нынче липы зацвели.
И кружатся роем пчёлы и шмели.
Ты пройдёшь, вдыхая липы аромат,
и взгрустнёшь о милом, как бы невпопад.
Отчего у липы нежное цветенье
вызывает в сердце девушки томленье?
Их наряд богатый – золотой, печальный —
красотой похож так на убор венчальный.
И томится сердце о любви надеждой,
Но обманут липы – также, как и прежде.
На бульваре нынче липы зацвели.
И кружатся роем пчёлы и шмели.

Летний вечер убывает,
становясь темней.
Скоро город озарится
светом фонарей.
Ласточки летая в небе
стайкою своей,
Исчезают с появленьем
тусклых их огней.
Провожают солнце птицы.
В отблесках лучей
Просят грустное светило:
– Ах, вернись скорей!
В целом свете не найдёте
их любви верней.
Ранним утром встретят
солнце, станут веселей.
Сколько в их полётах в небе
выдумок, затей!
Сколько радостного крика
в играх малышей!
Как они похожи в этом
и на нас, людей.
И для нас на белом свете
день всего милей!

Бог солнца луч приветный
спускает с неба к нам
и краской огнецветной
всё брызжет тут и там.
Картин Бог пишет много,
и мир наш – лишь этюд.
Лишь копия иного,
фантазии приют.
Игрой воображенья
раскрашен летний день:
в нем, образце уменья,
контрастны свет и тень,
и широка палитра,
и верно ракурс дан…
А под рисунком титры:
– Глядите, красота!

Начало дня, стучит в окно синица.
То малое, что может в нём случится.
Держу в руках, не прячу в рукавицу.
Милуя, отпущу я счастья птицу
В синеющего неба глубину
Да в сказочной дубравы старину,
В ромашковое ситцевое поле…
Лети, синица, за седьмое море!
Дознайся, отчего нам счастья мало,
И солнце вечером глядит устало,
Спешит покинуть милый сердцу край,
Прочь от России в иноземный рай?
Мир обогнув, ко мне летит синица,
Морозным днём опять в окно стучится,
Молит делиться скудным с ней достатком.
Открою, чтоб послушать по порядку
Рассказ синицы о чужом житье
За морем, в райском месте, в счастье-забытье.
Но мне малютки голосок хрустальный
Твердит одно – о Родине печальной:
«Для сердца на чужбине счастья нет.
И облетев на крыльях целый свет,
Как радостно вернуться в отчий дом,
И песни петь и думать лишь о нём!»

Исполнился срок у Весны.
Истаяли дни золотые.
Как ночи белы! Как без сна
Гуляют в ночи молодые!
Но трудно умом мне понять
случившуюся перемену:
ведь Лето сумело изгнать,
унизить Весну-королевну.
Волшебной весенней порой
не счесть нам чудес воскресенья
того, что убито Зимой,
счастливых для нас обретений.
Всё то, что могло расцвести,
на бедной земле появиться,
случилось, пропелось как стих.
А Летом оно… повторится.
Как прежде шумят за окном
удары с небес громовые.
И ходит весь дом ходуном,
встречая струИ дождевые…
Все вроде бы было Весной:
и дождь, и гроза как знаменье.
Но не поразят новизной,
привычными стали явленья.

Право, Ели в рощах тёмных
в платьях иссиня-зелёных,
отчего вы так одеты
р авно: и зимой, и летом?
Не печальны стужей лютой.
Не нарядны в праздник людный,
что бывает летом жарким:
не пышны вы и не ярки!
Можно ль, Ели, быть спокойной
в стужу иль порою знойной?
Быть, как вы, бесчеловечно —
безучастной и беспечной…
Я же, встретив перемену,
платье к случаю одену:
Если радостно, то в белом,
если грусть, то в пожелтелом…
Если горе навалится,
я как раненная птица,
буду в чёрном или в красном,
в соответствии с ужасным.

– У Мальвы на исходе лета
смотри, раскрыт бутон последний!
– О, это верная примета:
то рвётся осень в сад соседний…
– Куст Мальвы был иным в июле,
ряды бутонов целя в небо.
В цветах кружил пчелиный улей,
жужжа протяжно и свирепо.
Казалось, суждены полёты
и Мальве, чтоб взметнуться в небо.
Увы, сады да огороды
ей доля, а мечты – нелепы.
Катились звёзды в сад соседний
ночами, полными истомы.
Цвет опадал, и вот – последний
бутон у Мальвы возле дома.
О, в эти дни уж на исходе
не только солнечное лето,
и настроение народа
мечтательностью не согрето.
А в окнах осень всё приметней.
И на вопросы – нет ответа…
– Смотри, раскрыт бутон последний
у Мальвы на исходе лета!