Фарида Мартинес - Счастье на дне оврага

– Это потому, что меня здесь еще не было! – Артем Сергеевич пожал плечами. – А теперь все в порядке. Люблю, чтобы все было хорошо! Чтобы люди радовались, чтобы молодежь гуляла! Эх, такой уж я, душа нараспашку! Да ведь, Ларочка? – он снова улыбнулся и посмотрел в зеркало заднего вида.

Лариса Андреевна от неожиданности подняла глаза и встретилась с ним взглядом, но тут же резко отвернулась к окну, у которого сидела Надя, и густо покраснела. На фоне рыжих волос, веснушек и ярко-зеленых глаз румянец выглядел совсем по-детски. Дочь с удивлением посмотрела на нее.

– Мам, что это значит? – спросила она едва слышно, одними губами.

– Лариса! Ее зовут Лариса! – вдруг крикнул Иван Анатольевич. Лицо его скривила такая злоба, какой Надя никогда раньше в нем не видела. – Останови машину!

Артем Сергеевич остался невозмутимым, но улыбаться перестал.

– Ладно, Вань, не кипятись. Что было, то прошло. Да и к тому же мы уже приехали.

Он подъехал к высокому деревянному забору, выкрашенному голубой краской, и остановился.

Иван Анатольевич стремительно выскочил из машины и с силой захлопнул дверь, от чего весь кузов содрогнулся. Потом рывком открыл багажник, не дожидаясь хозяина УАЗика, и повыбрасывал чемоданы на землю.

В полном недоумении Надя выбралась вслед за отцом и огляделась. Солнце уже почти совсем село, и его предзакатные лучи наполнили Южную улицу, где находился дом Перовых, теплым оранжевым светом и длинными тенями. По обе стороны от дороги небольшие деревянные дома выглядывали из-за разноцветных и разносортных заборов, придающих улице вид театральных декораций: вот – зеленый, новенький, дощатый; за ним – серый, некрашеный, покосившийся от времени и недостатка хозяйской руки; дальше – сплошной железный из рифленых листов ярко-красного цвета. Перед ними раскинулись лужайки молодой травы – рай для кур, гусей и прочей домашней птицы. Густая зелень вокруг притягивала взгляд, высокие садовые деревья неподвижными хранителями спокойствия склонили свои пышные ветви над шиферными крышами. От коровьих лепешек на дороге тянуло запахом свежепереваренной травы. Где-то невдалеке раздавалась трель соловья.

– Все, спасибо! – Иван Анатольевич со злостью приложил руку к сердцу и наигранно поклонился Маслову, когда тот выбрался из машины и, прислонившись к ней, ждал, пока Перов закончит с багажом. – В гости, извините, не приглашаю!

Лариса Андреевна, все еще красная, тщательно приглаживала карманы брюк, которые, как ей казалось, некрасиво топорщатся, стараясь ни на кого не смотреть. Паша озадаченно таращился то на отца, то на Артема Сергеевича, а Надя встала спиной к матери, словно защищая ее от их нового знакомого, и с вызовом посмотрела в его голубые со смешинками глаза.

– Не смейте так разговаривать с моей мамой, понятно? – выкрикнула она с нескрываемой злостью, давая выход накопившемуся раздражению.

– Ладно, ладно, не переживай ты так. Дядя пошутил. Такой уж у меня характер! – мужчина ловко нагнулся, подобрал соломинку с земли и зажал ее между зубами. – Кстати, лучше не носи такие узкие джинсы: ты в них на воробышка с тонкими лапками похожа.

Он показал двумя пальцами, как прыгает воробей, засвистел и, не дожидаясь ответа, прыгнул в УАЗик и завел двигатель.

– Хорошего вечера, – крикнул он в окно, когда машина уже тронулась с места, окутав семью Перовых новым облаком пыли.

Надя смотрела ему вслед, открыв рот, но через мгновение пришла в себя.

– Придурок! – крикнула она и, схватив с земли камень, швырнула его вдогонку своему обидчику. – И ты тоже придурок! Заткнись уже! – это относилось к Паше, согнувшемуся пополам от смеха.

– Мам, дай мне свои духи побрызгать, – Надя открыла дверь родительской спальни. Одетая в махровый халат мать сидела на краю кровати, облокотившись о колени и опустив голову на руки. Обычно по вечерам она занималась домашними делами на кухне, и Надя, тайком пробиралась в ее комнату, чтобы воспользоваться косметикой без спросу. Однако сегодня мать сказалась усталой и, извинившись перед всеми, ушла в спальню пораньше.

Лариса Андреевна, никогда не показывавшая своих истинных чувств и эмоций, и теперь предпочла не привлекать к себе внимания. Поэтому, не совладав с вдруг накатившей на нее грустью, просто спряталась в тишине пустой комнаты. Услышав голос дочери, она быстро выпрямилась и улыбнулась. Эта неосознанная привычка выработалась у нее еще в детстве. В присутствии людей, даже домашних, губы ее непременно растягивались в однотипной неестественной улыбке, тотчас исчезавшей с лица, когда она оставалась одна. Словно желая оповестить всех и сразу всем своим видом: у меня все хорошо, занимайтесь своими делами и не обращайте на меня внимания.

– Ты разве не к Алине идешь? – тихо спросила Лариса Андреевна.

– Да, ну Алина ведь тоже человек. Почему бы для нее не подушиться? – Надя попыталась улыбнуться в ответ.

Стоял январский вечер. В начисто прибранной комнате уютно горела ночная лампа, и от ее света на стенах лежали длинные тени. Горячие батареи издавали негромкий булькающий звук. Тяжелые бордовые шторы были плотно задернуты, скрывая тихо падающий за окном снег.

Надя прошлась по мягкому ковру, приглушающему звук шагов, и присела рядом с матерью.

– Мам, ты что, плакала? – она нагнулась и попыталась заглянуть ей в лицо.

– Нет, тебе показалось, – Лариса Андреевна поспешно протерла глаза, – просто косметику смывала, вода в глаза попала.

– Ты же не была накрашена, – Надя поднялась с кровати, подтянула джинсы на коленках и присела на корточки напротив матери. – Мам, это из-за папы?

– Нет, Надюш, все в порядке. Так что ты там, духи хотела? Вон они, на столике, – Лариса Андреевна медленно со вздохом поднялась и погладила дочь по голове. – Ты надолго?

– Нет, – неуверенно ответила Надя, вставая, – ненадолго. Просто решили вместе к контрольной по истории подготовиться, – она сама не понимала, почему лгала матери. В какой-то момент ей стало стыдно признаться, может быть, даже самой себе, что она превращается из девочки в девушку, как гусеница в одночасье становится бабочкой, и интерес к мальчикам в ее возрасте – лишь проявление здорового развития. Она опустила глаза. Однако мать, погруженная в свои раздумья, не заметила ее неловкости.

Надя отошла к туалетному столику и, взяв флакон, подушилась. Затем бросила беглый взгляд на мать в зеркало, достала из косметички розовую помаду и накрасила губы.

– Не забудь телефон, ладно? – сказала Лариса Андреевна, поправляя примявшийся край покрывала на кровати. – Позвони, если что.

– Окей, – ответила Надя и, стараясь не смотреть на мать, вышла из комнаты.