Алекс Траум - Как спасать принцесс # 1. Волшебник Лагрикома

– Правда? Отлично!

– Правда! Я не собираюсь красить одни деревья – это было бы чересчур просто, ты не находишь? – хохотнул барон. – Алукардо предложил покрасить и деревья, и кусты, и даже пруд.

– Пруд? – удивился Эпл.

– Вода цвета вина на закате будет смотреться здесь просто чудесно, – промолвил праздничных дел мастер из-за плеча, затем повернулся к сэру Барни: – Сэр, при всем уважении, я не совсем понимаю участия садовника в нашей беседе. Планы такого рода лучше держать в секрете от прислуги, чтобы действительно получился сюрприз для гостей.

Эплу вдруг очень сильно захотелось жахнуть этого щеголя сломанной лопатой. Пока сэр Барни открывал рот, чтобы ответить, он заговорил:

– Сэр, при всем уважении, но я не понимаю, как вы можете позволить этому… кому - то прийти в Клубничную Лавину и испортить тут все. Краска убьет деревья и кусты, отравит пруд и землю. Сэр, вы же не хотите погубить живые создания ради какого-то праздника?

– Какого-то праздника, молодой человек? – возмутился Алукардо Гавальди. – Какого-то праздника??

– Ну, не какого-то праздника, конечно, но…

– Это не какой-то праздник! – перебил мастер, выпучивая глаза и закатывая брови за шляпу, чтобы, вероятно, подчеркнуть, как он оскорблен. – Это не просто праздник! Это большой, знаменательный фестиваль важной персоны! Это… – Тут он запнулся и повернулся к барону. – Сэр, а какой по счету это ваш день рождения?

Барон сделал вид, что не заметил вопроса, а затем сделал вид, что не замечает и своего гостя, и отвернулся к Эплу.

– Это очень похвально, что ты заботишься о благополучии Клубничной Лавины, Эпл. Это замечательно!

– Значит, вы передумали, сэр? – обрадовался юноша.

– Не говори глупостей. Вирджиниус Барни никогда не меняет своих решений. Не так он воспитан! Но поскольку ты проявил такую заботу, то сам и возьмешься за это.

– Сэр? – не понял садовник.

– Покрасишь деревья, кусты и пруд. И в самом деле, кто сделает это лучше, чем ты?

– А еще будет красиво нарисовать ваш вензель на том лугу, – вставил Алукардо Гавальди, указывая тростью на луг, где паслись козы. – Только представьте: золотые буквы В и Б в изящном сплетении узоров на зеленом фоне. Что скажете, сэр?

– Что скажу, Алукардо? Великолепно! – Он хлопнул мастера по спине, отчего на шляпе снова качнулось перо. – Слышал, Эпл? Мой вензель золотом на лугу – каков замысел, а?

Садовник попытался вежливо объяснить, что любой замысел, родившийся в голове праздничных дел мастера и выходящий из его уст, лучше всего было бы засунуть обратно тем же способом и еще вставить пробку и запечатать ее, чтобы уберечься от новых замыслов. И пускай Эпл сказал не совсем это и не совсем такими словами, его тон подразумевал именно их. Судя по тому, как мастер надулся, он все понял. Проблема была в том, что ничего не понял барон.

Вместо того чтобы прислушаться к голосу разума (который в эту минуту говорил устами садовника), сэр Барни решил, как обычно, послушать голос лести (которым в эту минуту вещал Алукардо Гавальди). В конце концов, барон не врал: он никогда не менял своих решений, а поддаваться лести он решил еще в детстве. В итоге Эпл узнал, что завтра же с утра примется за большую покраску растений в поместье, чтобы управиться за день. А если растения потом умрут, жизнерадостно сообщил сэр Барни, это не беда, ведь так просто посадить новые.

Вдобавок ко всем радостям этого дня Эплу подбросили еще одну работенку: установить бронзовые светильники по периметру пруда, поскольку Алукардо Гавальди считал огненные отсветы на винного цвета воде «весьма и весьма роскошными», что позволит подчеркнуть важность барона (а барон любил подчеркивать свою важность).

Перетаскивая изящные, но безбожно тяжелые светильники из сарая на берег пруда, Эпл потел, кряхтел и припоминал хлесткие словечки, которыми его обсыпал пару дней назад кузнец, чтобы обсыпать ими Авокадо Гавальди (как он обозвал его про себя).

Расставив все светильники, Эпл притащил к пруду ящик свечей и упал рядом с ним. Сил осталось лишь на то, чтобы полюбоваться своей работой. Светильники торчали, словно какие-то пики, нарушая привычный спокойный образ этого места. Любоваться было нечем.

Взгляд садовника упал на сломанную лопату, и он вспомнил, что так и не отнес ее на починку кузнецу. Самое время сделать это сейчас, решил он и поднялся с ловкостью набитого соломой пугала.

Тумн был один, и это было плохо. Отблески пламени плясали на его вспотевшем лице, дорисовывая недобрый образ. В одной руке он держал брусок металла, раскаленный докрасна на конце. В другой, занесенной над головой, – огромный молот. Эпл подивился, как человек вообще способен поднять такую громадину.

– Тумн, я…

– А-а-а, вот и наш герой! – Кузнец грохнул молотом по металлу так, что у садовника зазвенело в ушах. – Свалил меня, значиться?

– Э-э, Тумн, не так все…

– Свалил – меня – ТЫ??? – взревел кузнец и вдруг прыгнул на Эпла с криком: – А ну поди сюда, огрызок!

Разумеется, никто не станет осуждать Эпла за то, что его естественной реакцией было сделать наоборот.

Он вылетел из кузницы и побежал изо всех оставшихся сил, где-то споткнулся, уронил лопату, оглянулся, увидел горящие глаза кузнеца и тут же пожалел, что уронил лопату. Кузнец выказал неожиданную для такой массы мускулов прыть и не отставал от садовника. Каким-то чудом ноги донесли Эпла как раз до берега Изумрудного пруда. Донесли – да там и оставили.

Эпл заверил кузнеца, что ничего плохого ему не желал, что задел ту лестницу случайно, что никому, ну, почти никому, кроме Салли, о том случае не рассказывал, да ведь и рассказывать-то было не о чем, правда, так, несчастный случай, а еще что к пропаже сапог, то есть сапога, вообще отношения не имеет, и что к Салли он давеча заходил только за завтраком и двумя словами с ней не обмолвился, и что…

Эпл мог бы продолжать, но вдруг обнаружил себя барахтающимся в воде и потерял нить мысли.

– И чтоб я даже тени твоей не видел рядом с Салли! – крикнул Тумн и погрозил кулаком. – А не то зубов у тебя и на кашу не останется!

В плавании Эпл не любил многое: как руки проваливались сквозь прозрачную толщу и не могли найти опору; как ноги медленно-медленно двигались в безнадежно далекой глубине; как вода норовила накрыть тебя с головой и затечь в нос, глаза, уши и рот; как потом еще долго чесалось в глотке, словно ты надышался гвоздями. Но больше всего Эпл не любил, что всегда, ну вот всегда находился какой-нибудь умник, который норовил зашвырнуть тебя в воду. И знаете, я отлично понимал мокрого садовника.

Каким-то чудом Эпл выбрался на берег. Чувствовал он себя так, будто проглотил полпруда и вдохнул лягушку. Он дополз до плакучей ивы, стянул сапоги и вылил из них воду. На удивление, у него по-прежнему, несмотря на все злоключения этого дня, было два сапога. А о чем еще мог мечтать человек?