Карен Макквесчин - Проклятие Гримм-хауса

Насколько она могла судить, тётки никогда не покидали дом. Продукты просто оказывались на переднем крыльце. Для развлечения они беседовали между собой, дразнились как маленькие и хохотали, как гиены.

– А помнишь тот раз… – начинала тётя Максин, после чего выдавала какую-нибудь гнусность о сестре.

– Ну, ты нашла что вспомнить! – был любимый ответ тёти Шарман. – Это было давным-давно!

В молодости они постоянно влюблялись в одних и тех же парней и теперь винили друг друга в том, что остались на бобах.

– Джордж признался мне, что в жизни не видел никого красивее! – бубнила тётя Шарман. – И я бы прибрала его к рукам, если бы не ты!

– Вечно ты витаешь в облаках, Шарман! – фыркнула тётя Максин. – Никогда он ничего такого не говорил!

– А вот и говорил!

– А вот и нет!

– В жизни не видел никого красивее! Он так и сказал! Слово в слово! Я слышала это собственными ушами!

– Вот этими, что ли? Да они же хлопают так, будто ты украла их у слона!

– Ох, Максин, ты такая противная! Не будь ты моей милой сестрой, я бы ни за что с тобой не разговаривала! – Несмотря на грубые слова, звучали они без злобы. Это было их привычным развлечением – оскорблять друг друга.

Хэдли слушала их кваканье и хохот и всё больше погружалась в муки одиночества. Ей ужасно хотелось поговорить с подругами, Софией и Лили! Она даже готова была опять оказаться под надзором Зоуи! Но у тёток не было телефона, и выходить ей не разрешалось. Все двери, ведущие на улицу, были надёжно заперты – как и окна. Хэдли невольно задавалась вопросом, отчего так стараются запереться престарелые тётки.

Любимым временем стала пауза после ужина, когда ей позволялось танцевать. Каким-то чудом Зоуи, позабыв про зубную щётку и пасту, умудрилась уложить все костюмы для танцев. Само присутствие этих вещей в тёткином доме приносило ей утешение. И девочка не спеша брала их в руки по очереди и выбирала, что наденет.

Каждый сценический наряд будил воспоминания о представлении, и каждый нёс своё особенное чувство. Один был связан с джазовым номером, другой – с драматическим танцем. А третий напоминал о танцевальном дуэте, исполненном вместе с лучшей подругой, Лили. Звёздное выступление стало кульминацией долгих часов их общего изнурительного труда: каждое движение совершалось с безупречной синхронностью. И разделённая девочками любовь к танцу только укрепила и без того прочную дружбу.

В детстве благодаря несомненному таланту она очень быстро освоилась на уроках танцев, однако, повзрослев, познакомилась с мастерством других артистов, вдохновлявших её постоянно трудиться и совершенствоваться. Мама шутила, что она нашла своё племя, – и это было правдой. Хэдли чувствовала себя на месте в своём племени и лучшего не желала.

Разложенные на кровати наряды напомнили ей об этом и вызвали слабую улыбку. Она не спешила с выбором, любуясь блёстками и переливами эластичной ткани. Наконец она оделась и сразу почувствовала себя лучше. Лёгкий шелест юбки, колыхавшейся во время спуска по лестнице, вернул знакомое предвкушение, как бывало каждый раз перед выходом на сцену.

Холл у тётушек идеально подходил для представлений благодаря свободному пространству в центре, под великолепной хрустальной люстрой. У окна на большом письменном столе поместили лампу – чуть в стороне от места для танцев. Также тётя Шарман раскопала древний проигрыватель, который именовала виктролой [1] Виктрола – вид фонографа, устройства для записи и воспроизведения звука, выпускавшийся в первой половине XX века. ( Здесь и далее – примеч. перев .) . Когда игла опускалась на пластинку и начинала звучать мелодия, они с тётей Максин погружались в недра продавленных кресел и следили, как Хэдли скользит и кружится под музыку. Часы и часы безоблачного танца. Только в это время девочка чувствовала себя настоящей. Тётки подбадривали её, пока она не доводила себя до изнеможения. Случалось, что она делала ошибки, но ничто не могло лишить её веры в себя.

– Чудесно, Хэдли, чудесно! – приговаривала тётя Шарман.

– Браво, браво! – тётя Максин снисходила до воздушных поцелуев.

Их похвалы и аплодисменты не давали ей остановиться, даже когда сердце бешено стучало, а мышцы сводило болью. Она едва находила в себе силы подняться по лестнице на третий этаж, зато засыпала мгновенно.

Утром ей приходилось напоминать себе, где она и как здесь оказалась. Хэдли ужасно тосковала по родителям и прежней жизни. И каждый раз за завтраком первым делом спрашивала:

– Есть новости о корабле? Вы что-нибудь слышали о моих родителях?

Поначалу тётки старались быть снисходительными и даже делились с нею теми крохами информации, которую получали от спасателей.

– Этим занимается береговая охрана, – говорила тётя Максин. – Спасательные команды разосланы по всему району.

– Не тревожься, Хэдли, – однажды утешила её тётя Шарман. – В этом районе великое множество мелких островков. Твои родители вполне могли добраться до одного из них и теперь лишь ждут спасателей!

Хэдли попыталась представить, как её неунывающие папа с мамой стараются выжить на необитаемом острове. Усталые и грязные, но непобеждённые. Наверняка мама с присущей ей находчивостью изобретает способ вскрывать кокосовые орехи, а папа рыбачит.

Конечно, их очень скоро найдут. И как только это случится, они явятся в Гримм-хаус, чтобы забрать её домой. Это будет чудесно – снова оказаться дома! Как раньше, за завтраком родители сядут с нею за стол, и она сможет есть хлопья с молоком, не мучаясь с тяжеленной сковородой на газовой плите и недожаренными яйцами.

Однако очень скоро тёткам надоели её расспросы.

– Хватит уже, Хэдли! – рявкнула тётя Максин, злобно оскалившись. – Если будут новости, я сама тебе скажу.

– Вечно ты ноешь, – подхватила тётя Шарман. – Всё время пристаёшь с вопросами. Ты повторяешь их снова и снова каждый день.

– Родители, родители, родители, – передразнила тётя Максин. – От этих песен уже голова кругом!

– Простите, – Хэдли с трудом проглотила комок в горле. Однако взгляд у неё оставался испуганный, и тётя Шарман смягчилась:

– Не тревожься, малышка. Если кто-то и найдёт выход, так это твой папа. Он ещё в детстве поражал всех находчивостью.

Слова буквально повисли в воздухе, заставив Хэдли задуматься.

– Но… разве вы не тётки моей мамы? – стараясь не обращать внимания на злобную гримасу на физиономии тёти Шарман, Хэдли обернулась к тёте Максин и продолжила: – Разве вы не так мне сказали? Вы же говорили, что приходитесь мне роднёй со стороны мамы?

– Шарман, разберись с этим, – приказала тётя Максин, раздражённо закатив глаза. – Сама вляпалась. Сама и выпутывайся.