Вера Мосова - Пубертат прыщавый. О подростках и для подростков

Серега оторопело уставился на свою спасительницу и не смог вымолвить ни слова. Притихшие одноклассники с удивлением наблюдали за нами.

– Пойдем! – спокойно сказала Маша, повернулась и зашагала прочь.

Серега послушно пошел за ней. И никто сегодня не улюлюкал вслед девчонке.

– Как это? – наконец спросил он. – Почему? Почему ты раньше не давала отпора?

– Раньше не было угрозы здоровью и жизни, – спокойно пояснила она.

– Ты спортсменка? Разряд есть? Какой борьбой ты занимаешься? – обрушил он на Машу целый поток вопросов.

– Нет, я не занимаюсь борьбой, просто меня папа научил некоторым приемам, чтобы могла постоять за себя при случае.

– Круто! – выдохнул парень. – А он у тебя кто? Спортсмен? Тренер?

– Нет, он спасатель, – ответила Маша и замолчала.

А потом негромко добавила:

– Был спасателем.

Они как раз вышли на бульвар, и Маша села на нагретую теплым мартовским солнцем скамейку. Сергей плюхнулся рядом. Тыкутка рассказала, что ее отец сильно пострадал при одной спасательной операции во время пожара. Перед самым новым годом. Теперь он инвалид. Долго лежал в госпитале, а сейчас проходит реабилитацию в подмосковном санатории. И мама все время с ним. Поэтому Машу и отправили сюда, к бабушке. Временно. Но когда закончится учебный год, она вернется домой.

Сереге вдруг стало стыдно. За себя, за пацанов, за весь свой класс. Раскаяние жгло изнутри и чего-то требовало от него, наверное, какого-нибудь доброго поступка. И какого же?

– Прости меня, – проговорил он, смущаясь, – я не знал. Спасибо тебе.

Девочка в ответ лишь пожала плечами и окинула парня внимательным взглядом. В этом взгляде не было ни обиды, ни негодования, ни победного ликования, которые непременно прочитались бы в глазах любой из его одноклассниц, окажись та на месте Маши. Но Серега сумел различить в нем кое-что. И это было доверие.

Они молча поднялись со скамейки и пошли вдоль бульвара. Парню очень хотелось продолжить разговор. Он уже задавал новый вопрос, когда звонок телефона оборвал его на полуслове.

– Серый! Ты где? – прокричал в трубку Дэн. – Мы все в твоем дворе, тебя дожидаемся!

Разговаривать с другом почему-то не хотелось, да и встречаться с пацанами тоже. Ничего не ответив, он отключил телефон и опустил его в карман.

– Можно мне проводить тебя до дома? – спросил Серега нерешительно и тут же смущенно замолчал, ведь сегодня именно она защищает и провожает его.

Маша в ответ согласно кивнула и широко улыбнулась, отчего ее необычные глаза стали совсем узкими.

– Слушай, Лягушонок, ну чего ты? Не обижайся, а? Я и в самом деле не могу. Прости! – голос отца звучит глухо и виновато.

Я не знаю, что ему сказать, я вообще ничего не хочу говорить, просто отключаю телефон. Никому нет до меня дела. Ну и пусть! Ну и ладно! Они ещё пожалеют! Они все горько пожалеют!

Я сижу на своем излюбленном месте, прислонившись спиной к вентиляционному коробу. У старых домов, которые почему-то называют сталинскими, необычные крыши, тут легко можно найти укромный уголок. Обнаружив однажды, что дверь на чердак не заперта, я, конечно же, направилась туда и попала в смердящее птичьим пометом помещение. Убогое пристанище голубей. При моем появлении птицы встрепенулись, нервно заклекотали, прямо перед глазами замелькали крылья. Иногда они касались головы, и это были не очень приятные ощущения. Отмахиваясь руками, я стала пробираться к полукруглому чердачному оконцу с выбитой рамой, единственному источнику света в этом мрачном убежище. Нестерпимая вонь вызывала легкое омерзение и толкала меня дальше, на крышу. Пара ловких движений, и я уже по другую сторону небольшого окошка, ставшего с тех пор моим порталом в новый мир. Мир свободы и вольного ветра. Опасный и притягательный. Мой персональный мир. О нем я никому не рассказываю. Вернее, почти никому. Лишь один человек знает про это место, территорию моей личной свободы. Здесь мне никто не мешает. Можно сидеть и ни о чем не думать, просто глядеть вдаль. Но не сегодня. Этот день для меня особенный. А потому в голове проносится куча самых разных мыслей, рожденных одним единственным фактом: это мой последний день. Я так решила.

Телефон вновь оживает. Ответить? Или не стоит? Ладно, послушаю, как папочка будет оправдываться. В конце концов, он имеет право на последнее слово.

– Лягушонок! Чего ты отключаешься? Ты хотя бы выслушай меня! Я, правда, не могу! – все так же виновато говорит отец. – У Вадика высокая температура, как я его оставлю? Сейчас врач придет. А у Инги сегодня очень важная встреча. Она поздно вернется. Мне никак не уйти из дома. Понимаешь? Никак!

Инга – это новая папина жена, а Вадик – их двухлетний сын.

– Ну что ты молчишь? – продолжает отец. – Ты можешь меня понять?

– А меня понять кто-нибудь пробовал? Моя жизнь хоть кого-то интересует? И не называй меня Лягушонком! Мне уже тринадцать!

Я со злостью бросаю телефон. Никому до меня нет дела! Даже в день рожденья. Нет, они обо мне, конечно, не забыли. Мама утром поздравила, вручила подарки и уехала со своим Валерием Сергеевичем на дачу к его боссу. Пикник там у них, видите ли. Неотложное воскресное мероприятие.

– Пойми, Ларисик, это очень важно для него! Важно для карьеры, для нашего достатка! – мама старалась говорить убедительно, но голос ее звучал так же виновато, как сейчас у отца. – Не сердись! Мы вечером вернемся и устроим праздничный ужин. Погуляй пока, встреться с отцом, созвонись с подругами.

Какие подруги? Она сама увезла меня от них за тридевять земель! И все из-за этого Валерия Сергеевича! Как же хорошо мы жили, пока мама с ним не познакомилась. Даже то, что отец ушел в другую семью, меня не сильно огорчало. Ведь мы регулярно виделись, ходили в кино, в зоопарк, гуляли по городу. Он ушел, но все равно оставался со мной. Во всяком случае, пока не родился Вадик. А вот маму я потеряла, хоть и по-прежнему жила рядом с ней. Валерий Сергеевич отнял ее у меня. Раньше она была только моей, а теперь приходится делить ее с чужим дядькой. Нет, он ничего плохого мне не сделал. Может быть, он и в самом деле хороший, как утверждает мама, но я его все равно не люблю. Он не обижает меня, не придирается к мелочам, не ругает за плохие оценки. Он меня почти не замечает. Я просто бесплатное приложение к его жене, этакий своенравный бонус, с которым ему приходится мириться. Летом мы переехали в его большую квартиру в самом центре города, и у меня теперь есть отдельная комната. Казалось бы, надо радоваться, а мне горько. Меня, не спросив, переместили на второй план, задвинули в дальний угол. Раньше у нас с мамой была небольшая квартирка. Мы жили в одной комнате, спали на одном диване, делились друг с другом радостями и горестями. И я была счастлива. А на новом месте все по-другому. Все какое-то чужое. Да еще другая школа, новые учителя. И одноклассники, которые сразу невзлюбили меня, припечатав досадным прозвищем Крыска-Лариска. Что я им плохого сделала? Вот если бы я была красавицей, наверное, все было бы иначе. Но я уродина. Не зря же отец зовет меня Лягушонком. В детстве мне нравилось, когда он так меня называл, это звучало смешно и ласково одновременно. Но сейчас-то я понимаю, что на самом деле похожа на лягушонка: большой рот, круглые глаза, тонкие длинные конечности. Не руки и ноги, а именно конечности! Настоящие лягушачьи лапы. И как с этим жить? А еще я абсолютно лишена талантов, и потому меня не за что любить. Моя бывшая одноклассница Вика, например, хорошо поет, даже участвовала в телевизионном шоу, дочь маминой коллеги Настя занимается индийскими танцами, моя давняя подружка Ташка пишет стихи, которые иногда публикует в школьной газете. А я ничего не умею, я никакая, и потому никому не интересна. Когда я поделилась этими мыслями с мамой, она рассмеялась: