Олег Раин - Услышать, как растет трава

– Во-во! Вроде люди и протестуют, и статьи пишут, а изменений – ноль.

– Правильно! – идиотским голосом протянул Боб. – Животные – они же не люди, чего их жалеть? И эти, что с ружьями, тоже обычно – что говорят? Вроде как мясо-то все любим кушать – вот и нечего губы кривить.

– Политика двойных стандартов, – вставил образованный Кулер.

– Типа того… – сумрачно подтвердил Виктор. – В общем, сегодня выходной, а уже во вторник им нового «потапыча» привезти обещали…

– Опана!

– Ну, да. Они так и сказали: «свежего зверя». А значит, Тихон им больше не нужен. Циркачи-то его недорого отдали и про возраст, конечно, сообщили, вот эти и боятся, как бы он раньше времени кони не двинул. Сегодня около пяти там весь этот базар, похоже, и начнется, а в финале нашего Тихона выпустят.

– Погоди, ему же ничего еще не срезали и не вырвали!

– Ну, этого я точно не знаю. По любому – когти срезать недолго, а чтоб не кусался, морду струной перетянут, как тем же волкам.

– Вот, уроды!

– А ты думал! Чем дольше он против псов выдержит, тем больше они заработают…

Мы замолчали. Время от времени поглядывали друг на дружку и ломали мозги, пытаясь найти решение. Неожиданно заговорил Кулер. Вроде и про другое совсем, но мы его все равно поняли.

– После битвы на реке Альма множество свидетелей тоже описывали один грустный случай. Это под Севастополем было – осенью 1854 года…

– Это когда англо-французы на нас напали?

– Ну, да… Сперва на Балтике, потом на Черном море. Словом, наши войска потерпели свое первое поражение в Крыму и отступили к Севастополю. Так вот вместе с потоком отступающих брела лошадь с пятой батареи подполковника Хлапонина. Ну, то есть лошадей было много, но у этой ядром оторвало челюсть. И вот она бедная, истекая кровью, все равно дисциплинированно шла вместе со всеми, несла на себе сбрую, молча терпела боль, и ни у кого из солдат не поднималась рука, чтобы пристрелить ее, хотя было понятно, что она дико страдает и что с такой раной все равно обречена.

– И что?

– Ничего, дошла бедная лошадка до самого Севастополя. Там с нее сняли сбрую, погладили, пожалели. Ездовые слезу пустили – лошадь-то даже напоить нельзя! А она молча отошла в сторонку, легла на землю и умерла.

Мы глядели пораженно на Кулера, хотя подобные истории он преподносил нам не впервые. Но, видимо, все ясно представили себе эту лошадь с жутковатой раной и, наверняка, сопоставили ту давнюю ситуацию с сегодняшней. Ксюша даже всхлипнула.

– Но там-то хоть война была, – скрипучим голосом проговорил Заяц.

– Вот именно – война, и оружия хватало, и остервенели все после поражения, а все равно пожалели, не пристрелили.

Тарас сплюнул далеко в сторону, нервно растер тощие ладони.

– Да уж… Там пожалели, а тут безо всякой войны точно звери какие. Даже хуже…

– Ну, не все же.

– Я про всех и не говорю, – Тарас сумрачно поглядел на свои ладони, словно потерев их, обрел какую-то тайную подсказку. – По любому надо собрать побольше инфы об этом гадюшнике и выложить все в сеть.

– А дальше что?

– Петицию организуем, подписи собирать будем.

– А что, люди подпишут! Тысяч сто запросто наберем.

– Может, и наберем, только Тихона к тому времени пять раз успеют закопать, – Виктор удобнее положил загипсованную ногу и невольно поморщился.

Я покосился на его гипс и сумрачно поинтересовался:

– Врачи-то что сказали? Жить будешь?

– Буду, не волнуйся. Обычный перелом голеностопа. Еще и растянул мощно. Опухло все к черту…

– Как ты так умудрился?

– Дурное дело – нехитрое, – Виктор криво улыбнулся. – Это мы по крыше ползали, дыру искали, но там ведь железо кругом, грохочет все – вот нас и услышали. Как охрана переполошилась, мы по той же березке вниз сиганули. Я первый, Серега за мной. Только я сорвался, ногой вдарился о какой-то пень, а Серый увидел такое дело и отвлекать их бросился. Забежал на другую сторону крыши и спрыгнул – чуть ли не к ним в руки.

– Спрыгнул? – ахнула Ксюша. – Он же все на свете мог себе переломать.

– Мог, – согласился Виктор. – Но не поломал. Так и поскакал от них сайгаком. Ну, они за ним и рванули.

– А ты?

– Я ползком, ползком – и выбрался оттуда. Допрыгал на одной ноге до шоссе, а там попутку тормознул. Хорошо, мужик нормальный попался, вник в положение. Он и доставил в больничку.

– А Серегу, значит, сцапали?

– Скорее всего, – Виктор сердито прищурился. – А что я мог сделать – с такой культей?

– Да ладно, никто ведь тебя не обвиняет. Ясно, что ситуация тупиковая была, – успокоил его Кулер. – И Серый не дурак, соврет им что-нибудь.

– Мы с ним так и договаривались, – кивнул Виктор. – Если поймают, скажем, хотели на зверей настоящих посмотреть. Короче, под дурачков сыграть, и все такое…

– Думаешь, отпустят его?

– Отпустят, куда денутся, – Виктор нахмурился. – Кренделей, конечно, навешают, но зачем он им сдался?

– А нам теперь что делать?

– Откуда я знаю? Времени-то совсем ничего осталось, и я, ослина, без ноги теперь.

– Значит, умрет Тихон? – тоненько вопросила Ксюша.

– С каких это щей! – я почувствовал, что дрожь моя переходит во что-то иное. В отчаяние какое-то, что ли. Или ярость неуправляемую. – По любому, Тихона надо освобождать.

– Как освобождать-то? – изумился Заяц. – Что мы можем? Виктор, сам видишь, не боец. Сергуню прищучили, и охрана там теперь в оба будет смотреть.

– Ну, Серегу-то по любому отпустят, это ладно, а вот Тихона нашего… – Виктор не договорил. Все сразу поняли, что он вот-вот заплачет. Ну, не заплачет, так голосом как-то состояние свое выдаст. Оно и понятно, нервы он сегодня изрядно потрепал. И вроде как руководил нами, подбивал на все эти дела, а тут сам и подвел. Мне сразу стало тошно. За него, за всех нас. Аж горло засаднило. Еще и Тихона представил себе лежащим на земле, а вокруг стаю беснующихся псов…

– Значит, сами все сделаем. И Серегу заодно выручим!

То, что выпалил это не кто-нибудь, а я сам, дошло до сознания не сразу. Только после того, как увидел, что все вокруг смотрят на меня, понял, что это и впрямь мой язык постарался.

– Чего уставились? Зря, что ли, пушки приготовили? Или Тихона не жалко?

– Погоди, Эд, – Кулер даже правую ладонь поднял, чтобы меня успокоить. Видел, что я начинаю заводиться. – Как ты себе это представляешь?