Михаил Самарский - Время дарить любовь

– Нет! – решительно ответила внучка. – Такое длинное слово я сразу не запомню. Давай по слогам.

– Ладно. Наша песня хороша, начинай сначала!

– Что ещё за песня? – Даша вытаращила глаза. – Это из песни, что ли? Я такой не слышала.

– Да нет! – рассмеялся дед. – Просто есть такая песня, без начала и конца. Её можно петь хоть весь день.

– Ой, как интересно! – Внучка радостно захлопала в ладоши. – А ну спой, – тут же потребовала она.

– А слово? Мы же ещё слово не выучили…

– Да, точно, – согласилась Даша. – Ну, тогда давай выучим слово, а потом ты споёшь песню, договорились?

– Договорились! – Дед кивнул. – Итак, Ди…

– Ди…

– Скри…

– Скри…

Иван Ефимович задумался.

– Да что ж это такое? – возмущённо воскликнул он. – Погоди. Дай я про себя его произнесу.

Он снова стал что-то бормотать.

– Забыл, что ли? – тихо спросила Даша.

– Да не забыл, просто сам запутался. Вот такое оно нехорошее, это слово.

– Нехорошее? – Внучка испуганно прикрыла ладошкой рот и, наклонившись к уху деда, шёпотом спросила: – А оно не матерное? А то мама меня будет сильно-пресильно ругать. Мне матерные слова нельзя говорить, потому что я девочка.

– Дашенька, миленькая ты моя, – громко рассмеялся дед. – Ну что же ты такое говоришь? Стал бы я учить тебя матерным словам? Да ты что?

– Ты же сам сказал, что слово нехорошее…

– Не в том смысле, – продолжал смеяться и утирать слёзы Иван Ефимович. – Ну, рассмешила! Нехорошее – в смысле труднопроизносимое. Ты видишь, сколько прошло времени, а мы всё никак его не выучим?

– Это немного, дед, – возразила Даша. – У нас в классе есть Ромка Делягин, так он целую неделю учил слово «экскурсовод». Ты знаешь, кто это такой?

– Да откуда же я знаю. – Старик развёл в стороны руки. – Я и школу-то твою ещё не видел, а ты за Ромку какого-то спрашиваешь…

Даша залилась звонким смехом, да так, что на её смех прибежала Мотька, средних размеров ушастая дворняжка. Она села напротив хозяина и его внучки и, время от времени склоняя голову то в одну, то в другую сторону, стала внимательно всматриваться в их лица. Со стороны это смотрелось как собачье недоумение, дескать, чего вы тут расхохотались?

– Ты чего заливаешься? – удивился Иван Ефимович.

– Да я же тебя не про Ромку спрашиваю, – пояснила Даша. – А про этого… как его… сбил ты меня… экс-кур-со-во-да, – произнесла она на всякий случай по слогам.

– А-а-а! – протянул дед. – Так бы сразу и сказала. Конечно знаю. Я тоже, когда в школе учился, ходил с классом на экскурсии всякие. В Краснодон ездили, например. Про «Молодую гвардию» слышала?

– Нет, – ответила Даша и тут же добавила: – Мы это ещё не проходили.

– Хотя вас уже теперь туда вряд ли повезут.

– Почему? – удивилась внучка. – Вас возили, а нас не повезут…

– Так, Дарья, – перебил дед, – слово-то учим или нет?

– Учим-учим, – подтвердила Даша. – Я начало уже запомнила. Ди-скри…

– А дальше проще, – сказал Иван Ефимович и по слогам произнёс: – Ми-на-ци-я.

– Ди-скри-ми-на-ци-я! Верно?

– Молодчина! – Дед погладил внучку по голове. – Так вот, слово «дискриминация» означает… означает… как бы тебе объяснить, чтобы ты сразу поняла. Ну, в общем, это когда кто-то считает себя лучше другого и всячески ему об этом напоминает.

– Всё поняла! – воскликнула Даша. – Это про нашу учительницу.

– Как это – про вашу учительницу? Она что…

– Ну, она всё время нам говорит: «Сиди не умничай». Понимаешь? Умничать можно только ей. И вообще, ей можно всё: краситься, делать маникюр, на уроке по телефону говорить – всё-всё-всё! А нам ничего нельзя. Это дикри… дискри… минация?

– Нет, Даша, какая же это дискриминация, это дисциплина.

– Дисциплина, дед, это когда не разговариваешь и не крутишься на уроках, – возразила Даша. – А так получается, Вере Семёновне можно всё, а нам – ничего. Я, например, тоже хочу в школу ходить красивой.

– А ты некрасивой ходишь, что ли? – улыбнулся дед.

– Какая там красота, – вздохнула Даша. – Я перед Новым годом накрасила ногти и чуточку губы. Помаду мне, кстати, мамина подруга тётя Надя подарила. Так Вера Семёновна такой шум подняла, что я даже плакала. Принесла мне жидкость, заставила стереть лак, потом отвела в туалет, умыла, ещё и маму в школу вызвала.

– Ну а мама что? Ругала? – спросил дед.

– Нет, в школе она просто промолчала, а по дороге домой назвала Веру Семёновну идиоткой.

– Ну, это зря она. – Иван Ефимович неодобрительно покачал головой. – Учительницу нельзя обзывать.

– Дед, ты что, против меня? – Внучка нахмурилась.

– Как это понять?

– Ну, ты за меня или за Веру Семёновну?

– Конечно за тебя, внучка!

– Тогда и не защищай её. Злая она, понимаешь?

– Понимаю, – ответил дед. – А вдруг она не злая, а просто строгая?

– А какая разница? – хмыкнула Даша. – Всё равно ругается. Не нравится она мне. Вот тётя Надя хорошая. Она такая добрая и красивая…

В этот момент отворилось окно, и появилась голова бабушки.

– Ну, чего вы там воркуете? – весело спросила Анна Васильевна. – Мойте руки и за стол. Я вам тут таких вкусняшек наготовила!

– Идём-идём, бабулечка! – радостно ответила Даша и вспорхнула с порога, словно бабочка.

– Вот зараза! – Бабушка палкой стучала по половице. – Не даст спать сегодня. Как же он туда забрался?

Сверчок, словно прислушиваясь к проклятиям Анны Васильевны, на какое-то время умолк, но через несколько минут снова запел. «Запел» он, конечно, по мнению Даши – она радовалась каждой его новой мелодии. Баба Аня скорее назвала бы этот звук тарахтением. Дед почему-то употреблял и вовсе смешное слово. Он, заслышав непрошеного гостя, говорил:

– Ну вот, опять забулькал.

– Бабушка, а как его зовут? – спросила Даша.

– Кого?

– Ну, сверчка вашего!

– Да бог его знает. – Баба Аня пожала плечами. – Сверчок да сверчок. Кто б его называл?

– А можно я ему имя придумаю?

– Упаси боже! – Бабушка перекрестилась. – А то останется тут на всё лето. Будем потом ходить, как сонные тетери. Сегодня до часу ночи трындел.

– А разве тебе не нравится, как он поёт? – удивилась Даша. – Послушай! Он говорит: «перелью-перелью-перелью!» А вот теперь: «рули-рули-рули!» Слышишь?

– Ой, Дашенька, не придумывай ты, ради бога.

– Да ничего я не придумываю! – возразила Даша. – Внимательно слушай. Теперь вот запел: «бирюлёво-бирюлёво-бирюлёво!»

– Ага, точно, скоро начнёт петь: «Войковская-Шоссе Энтузиастов-Университет.»

– Ой, смешно очень. – Внучка закатила глаза. – Я же не виновата, что у вас слуха нет.

– У кого это нет? – возмутилась бабушка. – У меня нет слуха? А ты забыла, что твоя бабушка преподавала сольфеджио в музыкальной школе? И кто тебя на фортепьяно настоял отдать?