Лидия Згуровская - Трое из Коктебеля. Природоведческая повесть

Сердце у меня дрогнуло. Я поспешно поставил миску с оладьями на стол и сказал:

– Алексей Николаевич, я завтра же поеду в Феодосию и закажу вам сразу две пары новых. Я бы и сегодня поехал, да пока доеду, пока мастерскую найду, рабочий день кончится. Вы мне только рецепт дайте. А сейчас я не уйду, с вами побуду, обед сварю, вас накормлю и зверей ваших.

– Спасибо, Саша. Я сам хотел вас просить насчет очков, рецепт посмотрите в правом верхнем ящике стола. Там есть пачка, веревочкой перевязана, – это мои документы. Он должен быть в профсоюзном билете. Хорошо, что вы пришли, иначе бы я целый день один здесь горевал.

– Вы посидите, Алексей Николаевич. Я сейчас в магазин сбегаю, продуктов куплю, сооружу вам что-нибудь. Может быть, не очень вкусное, но зато питательное. – Я оглядел всю честную компанию и добавил: – Вон Агапыч явно недоволен – сидит с демонстративно кислой мордой возле пустой миски, да и у Грея тоже, судя по физиономии, настроение не из приятных. Вон как он испытующе заглядывает вам в глаза. Наверное, вспоминает и твердит старинную собачью «молитву» о хозяине: «Пусть у него будет лицо такое же веселое, как мой вихляющий хвост».

– Это что же, действительно есть такая собачья «молитва»? – Алексей Николаевич поднял голову и скосил на меня повеселевшие глаза.

– Об этом у Бориса Рябинина прочел, – сказал я и встал. – Так я пойду, сбегаю в магазин.

– Не нужно. Продукты есть. В буфете банка мясных консервов, а внизу в ящичке картошка, морковь и лук. Там же на верхней полке концентраты для приготовления супов и каш. С ними удобно, возни мало. А готовить, Саша, где вы научились?

– Дома. Мама около двух месяцев тяжело болела, так мы с отцом по очереди стряпали. Нам казалось, что мы здорово наловчились. Мама ела да похваливала, чтобы нас подбодрить. А потом, когда выздоровела, решительно отказалась от нашей помощи. Еще бы! У нее опыт. Но ведь кормились, никто от голода не умер. Вот тогда и приобщился.

Я разыскал продукты, вымыл овощи, почистил, нарезал и, сложив их в кастрюлю с водой, поставил на плитку, потом открыл консервы и вывалил туда же мясо. Пока варился суп, я раздробил тугой гречневый брикет, залил его водой. Минут через двадцать, сняв с плитки готовый суп, я поставил на его место кастрюльку с крупой.

Алексей Николаевич поминутно вскакивал и пытался помогать мне, но после того как он наступил Агапычу на лапу, а Грею чуть ли не на голову, я усадил его в кресло, вручил миску с оладьями и сказал, что при сложившихся грустных обстоятельствах он может помочь мне только ценными указаниями.

Алексей Николаевич послушно взял миску, съел все оладьи, кроме двух. Их он попросил отдать Грею и Агапычу.

– Нет уж, я им накрошу в миски хлеба и налью супа. Оладьи доедайте сами. Им все равно двух мало.

Накормив всех и вымыв посуду, я с довольным видом осмотрел сытое «семейство» и, цитируя Бабу Бер, хвастливо спросил:

– И что бы вы без меня делали? Представить – и то страх берет.

Алексей Николаевич улыбнулся и сказал, что он второй раз в своей жизни встречает человека, в котором так уютно, не мешая друг другу, уживаются мальчишка и взрослый.

– Вот, вот, это мое несчастье, меня именно поэтому уже две девушки забраковали. Так и толкусь по земле одинокий и никем не понятый.

– Нет, Саша, отвергли они вас не по этой причине, а потому, что не любили вас. Да и вы, судя по вашим словам, не любили. Не пришло, значит, ваше время. И ваша единственная на всем свете, неповторимая и прекрасная женщина не встретилась. Ждать нужно. Читал я как-то легенду о том, что человекам не хватило каждому по целому сердцу, тогда стали разбивать сердца, и каждому по половинке досталось. И вот с тех пор люди и бродят по свету, ищут другую, именно свою, а не какую попало половинку. Иногда всю жизнь ищут, найти не могут, умирают одинокими. И очень редко получается так, что приложат два человека свои половинки, а рваные края как раз сходятся, и тогда этих людей ничем не разделить и не поссорить. И если один умирает, второй долго не живет, следом спешит. А некоторые, те, что из нетерпеливых, перестают искать свою, к чужой половинке пристраиваются, потом всю жизнь мучаются. – Алексей Николаевич закинул ногу на ногу, устраиваясь поудобнее, а потом впился в меня долгим прищуренным взглядом и закончил: – Вот так говорит легенда, и, несмотря на ваше, вероятно, скептическое отношение к ней, часто она оборачивается стопроцентной жизненной правдой. Вообще о любви думают, говорят и пишут, Саша, тысячелетиями, и исчерпать эту тему невозможно. Невозможно по той простой причине, что для каждого вновь рожденного человека она всегда будет величайшим откровением, загадкой, таинством, источником духовного взлета и творческого вдохновения. Да, именно творческого, вне зависимости от того, чем человек занимается. Если влюблен Пушкин – на свет появляется проникновенное стихотворение. Влюбленный Глинка, после смерти Пушкина…

– Нарисовал ноты, – вставил я, – и…

– И в результате человечество навечно одарено жемчужиной русской музыки и поэзии, – закончил Алексей Николаевич.

– Ладно, согласен, влюбившийся Пушкин мог написать «Я помню чудное мгновенье…», а Тютчев «Я встретил вас и все былое…», а вот что будет делать по уши влюбленный бухгалтер? – заранее торжествуя, спросил я, так как считал конторских работников предельно скучными и неинтересными людьми.

– Бухгалтер? – Алексей Николаевич запнулся, но тут же с блеском отпарировал: – Влюбленный бухгалтер составит такой годовой отчет, что даже тот, кто никогда не любил математику, проникнется поэзией цифр и будет считать, что «Сальдо» не что иное, как имя прелестной дамы, а «Дебет» и «Кредит» – ее страстные кавалеры.

– А если влюблен колхозный кузнец? – не унимался я.

– Это уже легче, – улыбнулся Алексей Николаевич. – Наверное, он не будет спать ночей для того, чтобы выковать для своей любимой прекрасный ажурный цветок, а для того, чтобы разобраться в том, живой он или нет, придется созвать на экспертизу самых маститых ботаников мира. Во всех вышеперечисленных случаях – творчество, порожденное любовью. Эта волшебница настолько могущественна, что может из кузнеца сделать поэта, а из поэта – кузнеца в том случае, если его возлюбленная вздумает полюбоваться своим милым в этой роли. Да что там далеко ходить, почитайте-ка, что писал ваш покорный слуга одной прелестной девушке. В ящике стола, справа, пачка писем, возьмите верхнее. Дело это прошлое, почти полувековой давности. Храню как воспоминание о молодости. Девушка, которой был адресован мой творческий всплеск любовных эмоций, давно уже старушка и, конечно же, не помнит ни меня, ни моего юношеского отчаяния. Она ведь и прежде не хотела ни слушать меня, ни читать моих посланий.