Григорий Володин - Питомцы апокалипсиса

Юля пошла из комнаты. На пороге она остановилась и посмотрела на меня так, словно мы супруги в разводе.

– Рыбка останется со мной.

И захлопнула дверь. Звякнула защелка замка.

Юля и вправду заперла меня! Я дергал дверную ручку, пока не отломал ее. От злости из глаз посыпались черные искры. Все-таки посадила на цепь! Ручку в стену – бам-м-м! – а я к окну. Рывком распахнул ставни, чуть не снеся раму.

Днем и ночью Свет сияет одинаково. Раннее утро выдавал только золотой блеск бусинок росы на траве и цветках тягуры. Где-то за завесой облаков только вставало скромное солнце.

Из окна инкубатория я смотрел пустыми глазами на пустые тропинки. Ни одного красного панциря. Гарнизон больше никого не охранял. Я опоздал. Динь-Динь, где ты теперь?

Искал ли я вообще именно Динь-Динь?

Я вернулся вглубь палаты и осмотрел стены с полом за кроватью и единственной тумбой. Нашлась только горстка пыли. Нос заскребло изнутри, я чихнул. Снова к окну, закинул ноги одну за другой через подоконник наружу. Босые ступни едва поместились на узкий карниз в стене. От порыва ветра полы длинной больничной рубашки захлопали по бедрам. Внизу, куда ни глянь, поджидало соблазнительно гладкое полотно асфальта. Мои зубы застучали.

Прости меня, сестренка. Прости, если не вернусь к тебе, потому что разбился насмерть со второго этажа.

Хотя Мана посмеялась бы над моими трясущимися коленями, заявила бы, что подо мной как раз вздымается сопка, никакого второго этажа нет, так один с гаком. А я бы ей сказал: Может и один с гаком, да в ее гаке еще столько же. А она бы мне: – Сопли вытри, принцесса. А я бы ей: – Уже, вот как твои кудряшки заблестели. А она бы мне вмазала, а я бы увернулся или нет, но потом тоже ей вмазал бы. А потом мы бы мазали йодом ранки друг друга.

Держась за отлив подоконника, я подобрался к открытому балкону слева. Мои дрожащие ноги сами перелетели через перила.

В балкон утыкался белый коридор. Ананси, видно, очень нравится цвет аксамита их врагов. Может, они и воюют с унголами просто из зависти?

Я побрел вдоль стены, читая таблички на дверях. Попалась еще одна палата, я заглянул внутрь. Пустая комната не отличалась от той, куда меня положили.

Я снова порыскал по углам, не зная что ищу. И нашел.

Под кроватью на стене, черным по белому, выцарапали рядом три рисунка. Фигурка из палочек с крылышками на спине, буква «N» и лампочка, какую часто рисуют над головами мультяшек, когда их осеняет бредовая идея.

Фея. N. Озарение.

Не знал, что Динь-Динь любит ребусы.

Я покинул палату. Складки рубашки шуршали при каждом шаге. Пятки прилипали к холодному полу коридора и отлипали, чавкая. Чав-чав …Ступеньки лестницы тоже обсосали мои ноги – чав-чав-чав… – и выплюнули их на первый этаж. Ананси-сотрудники инкубатория провожали взглядами мою спину до самого выхода.

На ощупь асфальт был не таким гладким, как обещал его вид сверху. Гнусный шершавый обманщик. Я пошел к общежитию напрямик по траве.

Пока добрел до квартиры Маны и Дарсиса, я пару раз ловил на себе взгляды смеющихся гешвистеров. Но я решал ребус Динь-Динь, и не обращал ни на кого внимания.

Мана открыла дверь на мой стук и сразу бросилась мне на шею.

– Виво , живой!

Я уткнулся лицом в ее кудри, обнял горячее упругое тело. И тут же отстранился, пока завитки Маны не окрасились в черно-алый, а смуглая кожа не превратилась в холодный голубой сапфир.

– Благодаря тебе, – сказал я.

– Нет, – прошептала бразильянка. – Унголы перевязали тебя и не дали потерять много крови.

Девушка схватила меня за рукав и втянула внутрь. В дверном проеме наши лица пронеслись близко, мои ресницы щекотнули ее лоб. Розовые ранки горели на темных пухлых губах, словно Мана их кусала.

– Дарсиса нет.

Квартира не отличалась от нашей с Юлей. Узкий коридор, две комнаты, ванная. В комнате Маны на кровати в складках одеяла, словно буек в волнах, тонул огромный бидон. Полный ярко-розового клубничного мороженого.

Такими же ярко-розовыми пятнами пылали губы Маны. Ага, ранки, блин.

Я заорал:

– Мана! Как это понимать?

Бразильянка растерянно вытерла рот рукавом.

– Я нервничала.

– Выходит, мне даже кусок пиццы нельзя, а сама втихаря ведрами уплетаешь быстрые углеводы?

– Это форс-мажор, – сказала Мана.

– Топишь проблемы в мороженом? – зарычал я.

– Ты – моя проблема! Из-за тебя же все.

Я положил ладонь ей на плечо, заглянул в глаза.

– Да, все могут запутаться. Ничего, я помогу.

Мана развела в стороны руки и потянулась ко мне.

– Правда?

– Конечно, раз я – твоя проблема, то мне и тонуть, – я слегка толкнул ее и кинулся к бидону.

Наклонил голову к студеным рыхлым розовым волнам. В лицо дохнула сладкая прохлада и запах клубники со сливками, запах розовой поры жизни, жарких летних каникул и беззаботных прогулок по лесистому парку с вафельным стаканчиком в одной руке и маленькой ладошкой Лены в другой. Тогда мы еще целые дни напролет катались на аттракционах.

– Наглая рожа, – сзади закричала Мана громко-громко, будто на концерте рок-группы. – Не смей поворачиваться ко мне голой бундой , задницей!

Носок ее туфли вонзился мне в зад. Моя голова нырнула в бидон. Липкая и холодная масса хлопнула по лицу. Замороженные сливки забили горло и носоглотку, запузырились из ноздрей. Ротовая полость онемела.

Я шарахнулся прочь от ледяной ловушки. Мне на лицо бросили полотенце, я стал бешено тереться им, согревать щеки и нос, отплевываться и сморкаться в махровые волокна тающими розовыми комками. Тем, что неприлично показывать на людях. Стылыми соплями со вкусом розовой поры моей жизни. Глядя на меня, Мана хохотала.

Вытершись, я потрогал ушибленный зад. Голый зад, покрытый только белой гусиной кожей. Больничная рубашка держалась на завязке на шее, оставляя тело сзади полностью открытым.

Мана спросила:

– По дороге сюда не поддувало?

– Не смей больше подходить ко мне со спины, – буркнул я, прижимаясь одним голым местом к стене.

– Охотно, – улыбнулась Мана.

– Да-да, рассказывай уже, что произошло в роще взлетников? Почему взбесились бронекрылы? Куда делись унголы после того, как перевязали меня?

– Унголы сбежали, – бронзовые губы Маны дернулись. – Когда я спустилась в овраг и увидела трех чудовищ в зеленом над бездвижным тобой…увидела разбитые в лепешку суставы, белые осколки костей, кровь, красно-белую кашу вместо твоего глаза, я чуть не убила их.

– Ты смогла раскидать унголов?

– Двоих. Третий увернулся от моего кулака и показал мне разорванную пачку с бинтами. Я увидела, что унгол начал перевязку твоей руки, и все поняла. Поняла, что тебе унголы не враги. Я встала на колени и сложила вместе ладони перед грудью, будто взывая к Санта Марии. Настала очередь унгола все понять. Он вернулся к перевязке. Двое других унголов вскочили с земли и держали меня на прицелах ружей все время, пока третий бинтовал тебя и укутывал в свой зеленый плащ. Когда он закончил, все трое рванули дальше по оврагу. Я убедилась, что повязки не протекают, проверила, дышишь ли ты вообще, и полетела за помощью в Центр.