Лидия Румянцева - На земле под небесами. Рассказы для родителей и их детей

Одетая Катя сразу повалилась рядом с сестрой. Лежат на полу и улыбаются. Одна – в серой шубке, другая – в белой. Как в известной песенке про весёлых бабусиных гусей. У обеих в глазах восторг.

– Как вам? – спрашиваю я, одеваясь не спеша, как и положено по-деревенски. – Нравится?

– Нравится. На полу всё по-другому, – заметила Настя. – Ты, бабушка, не торопись, не торопись.

Девочки уже освоились, начали переглядываться и посмеиваться.

– Тихо! В деревне не балуют, – напомнила я.

Внучки примолкли. Не спеша оделась и я. Потом сказала:

– Теперь вставайте, гусята.

А они катаются по полу, как шарики, встать не могут, смеются. Неловко им подниматься в шубках, сапожках, шапках.

– Вставайте, вставайте. Вы уже большие.

– Бабушка, у нас не получается. Не можем. Никак, – ворочаясь с боку на бок, говорят внучки. – Помоги.

Поднимаю сначала белую шубку вместе с Катей, потом серую с Настей.

Повязали шарфы, взяли варежки и вместе вышли на улицу. Всё произошло без суматохи, никто не вспотел, не устала и я. Так и впрямь проще. К тому же забавно. А девочки были просто в восторге.

Всю зиму внучки просили, чтобы мы собирались гулять только по-деревенски.

Июль – пора ос.

Утро. Завтрак уже готов.

– Катя, иди кушать, – зову на кухню младшую внучку. – А Настя потом.

Вместе за столом девочки много говорят, смеются, а порознь я их быстро покормлю. И скорее гулять, к речке. Погода стоит чудесная!

Катя пришла сразу же, но, как всегда, без тапок. Только приблизилась к своему месту за столом – и вдруг как вскрикнет! Лицо её исказилось.

– Что с тобой? – испугалась я, подбежала к ней.

– Больно… Здесь, – сквозь слёзы, говорит Катя, указывая на пальцы правой ноги.

– Да что такое? Может быть, кнопка с мольберта слетела, а ты наступила на неё? Катя, сколько раз говорила тебе: надевай тапочки.

На плач сестры в кухню вбежала Настя.

– Наверное, оса укусила? – сразу догадалась она.

– Оса? Надо скорее вытащить жало, – сказала я и устремилась к младшей внучке. – Покажи ногу.

Но не тут-то было. Катя спрятала от меня свою ногу.

– Вон она, – плача, говорит Катя, показывая на тёмный шевелящийся клубочек на полу. – Ба, осторожно! Не раздави!

– Катя, надо немедленно вытащить жало из ноги, и тогда быстро всё пройдёт.

– Сначала осу подними, – настаивает внучка. – Потом ногу покажу.

Оса продолжала ворочаться. Я тут же разыскала два листочка. Одним на другой стараюсь поместить насекомое, причинившее боль моей девочке. Не так уж ловко у меня получается. Оса жужжит, крутится, я и сама боюсь её.

– Крылышки не повреди, а то как она полетит? – всхлипывая, руководит моими действиями Катя.

Наконец-то оса на бумаге. Нужно выпустить её в окно на улицу и как можно быстрее осмотреть ногу.

– Не урони, – волнуется Катя, вытирая слёзы. – Покажи. Она жива?

Подошла к внучке. Показываю осу. Она шевелится на листке, вот-вот полетит или, ещё не хватало, свалится с бумаги на пол. Иду медленно, чтобы не уронить насекомое, к открытому окну на кухне.

– Ты что, хочешь выбросить её? – догадалась Катя. – Она же умрёт!

– Не нянчить же мне осу, как грудное дитя. Выпущу на природу. Там она будет в своей стихии. Быстро наберётся сил и полетит домой.

Кажется, убедила Катю. Отпускаю осу в окошко и осматриваю ногу. Жала нет. Нога скоро заживёт.

И оса не погибнет!

Пусть оса летит домой

Папка. Мой любимый папка.

Даже к маме я не была так привязана, как к нему. Стоит ли описывать его внешность? Он – просто мой папка, и всё!

Наверно, мне было годика два или три: помню, держал отец меня на руках. И ходил, ходил со мной по садику во дворе нашего дома. Даже помню, как обнимала его за шею ручонками. А когда подходил кто-то чужой, пряталась за отца.

Папка очень хотел сына. И первый ребёнок у родителей был мальчик, Аркадий. Он заболел менингитом примерно в годик-полтора, и умер в больнице. Представляю, как тяжело было, особенно маме: я – грудная и больной брат. Через полтора года у меня родилась сестра. Больше сына им Бог не дал. Родители были уже в возрасте.

До конца своей жизни отец вспоминал об Адике. Иногда плакал. Говорил, что встретимся с братиком на Небесах. А мы детским воображением живо представляли, как это будет. Вот идём с сестрой по облакам, а навстречу бежит маленький мальчик, хорошенький такой. Улыбается. Он узнал нас, а не мы его, потому что видел с Небес. Подбегает, смеётся и протягивает к нам ручки. Говорит: «Я – Адик». А мы обнимаем его, целуем и кружим, кружим, взяв на руки, кружим. Тут и мама подходит, и папа. И мы все радуемся…

Отец работал в военной организации инженером, всю жизнь на одном месте. Жили мы в то время рядом с частью, где он целыми днями пропадал на работе. Его недалёкие командировки за город назывались у нас «Отец уехал на парадную площадку». Иногда ночевал там. Оттуда его привозил военный газик. Увидев машину в окно, мама тут же собирала обед.

Иногда отец приносил работу домой. Книги, какие-то бумаги, разлинованные листы. Теперь-то я знаю, что это были сметы. А вечерами он оформлял рацпредложения, за которые получал дополнительные деньги.

И тогда папка брал нас с сестрой в огромный гастроном и говорил:

– Выбирайте, что хотите.

Мы с сестрой, конечно, ориентировались на сладости. И вели папку в кондитерский отдел.

– А правда, мы купим что захотим? – спрашивала я.

– Правда.

– Тогда вот эти конфеты, – и показывала на самые дорогие, «Шоколадный крем». Они и сейчас есть в продаже в той же жёлто-коричневой обёртке. И по-прежнему одни из самых дорогих.

– Может быть, подешевле возьмём? – предлагал папка. – Зато побольше.

– Ты же обещал, что купишь то, что захотим, – не отступала я. Не капризничала, скорее проверяла, правду ли он говорил.

И папка покупал.

Сейчас понимаю, что поступала неразумно. Но отец шёл на поводу у дочки, похожей на него.

Мама была милая, спокойная женщина. Очень женственная, уютная, сдержанная, даже немного замкнутая. Небольшого роста, с выразительными серо-зелёными задумчивыми глазами; у неё покатые плечи, красивые руки, шея и грудь, густые тёмно-русые волосы, которые она собирала в шикарный пучок. Никому из дочерей не передала она своей красоты, кроме замечательной копны волос. За всю жизнь мы не слышали от мамы ни одного грубого или обидного слова. Не докучала она нам и воспитательными беседами, но была хорошим примером во всём.

Она не работала, дома был порядок.

Мама осталась во время войны вдовой с двумя детьми: подростком Анатолием и десятилетней Галиной. Когда пришла похоронка на мужа, сын убежал на фронт, хотя по возрасту его не брали. Он был смертельно ранен чуть ли не в первом же бою под Москвой и умер в госпитале в Мытищах. Мама сначала получила похоронку на мужа, потом известие о ранении сына, а позднее о его смерти. Сестра наша, Галя, рассказывала, что мама в то тяжёлое время очень много плакала о муже и сыне, похожем на маму. Перед смертью она говорила мне: «Я многое перенесла в жизни. Тяжелее всего хоронить детей. Береги Алёшу».