Татьяна Томах - Музыка ветра

Когда рисовали цветными фломастерами сюжеты из сказок, Вероника немного расслабилась. Рисовать ей всегда нравилось, и получалось хорошо. По крайней мере, папа хвалил и говорил, что у нее задатки настоящего художника. Правда, мама просила не забивать ребенку голову ерундой. А папа отвечал, что это не ерунда.

И что задатки – это не значит, что Вероника уже великий художник и может почивать на лаврах. Скорее, наоборот, – если она будет много тренироваться и рисовать, когда-нибудь может стать настоящим художником. Но может и не стать. Особенно если начнет почивать на этих самых лаврах прямо сейчас. Рисовать Вероника любила, поэтому тренировалась. На всякий случай.

К тому же почивать на каких-то там лаврах ей не хотелось. Тем более после того, как она узнала, что это те самые лавры, с которыми мама варит суп. Только псих может захотеть спать на сухих листьях из супа.

Иван-царевич на картинке со сказкой получился неплохо, особенно – его конь. Лошади Веронике вообще нравились больше всех животных и многих людей. Жалко, мама этого увлечения категорически не одобряла. Василиса Прекрасная на картинку уже не поместилась, но и без нее было красиво. Вероника надеялась, что рисунок понравится Ирэне Степановне и та станет хотя бы немного добрее. Но только она собиралась сдать готовый рисунок – его выхватили у нее прямо из-под носа. Конечно же тот самый убийца куклы. Гнусно улыбаясь прямо в лицо растерянной Веронике, он быстро скомкал Ивана-царевича с конем, бросил на пол и принялся топтать. И вдруг упал. Растянулся прямо у ног Вероники. А другой мальчик, черноволосый и высокий, поднял скомканную и затоптанную бумажку, аккуратно расправил, отряхнул и положил перед Вероникой.

«Здоровско получилось», – сказал он.

«Помялось», – пробормотала Вероника.

Под внимательным взглядом нового мальчика она смутилась и раздумала плакать. Сколько же можно! Не плакса она ведь на самом деле.

«Все равно красиво», – повторил он.

Убийца куклы поднялся и замахнулся на него кулаком, но черноволосый обернулся и хмуро посмотрел на него. Убийца нерешительно остановился.

«Он извиняется», – вдруг сказал черноволосый Веронике.

«Я?» – удивился убийца тонким голосом.

«Извиня́ется», – с нажимом повторил черноволосый, продолжая смотреть на убийцу.

Тот шмыгнул носом, дернул плечами, потоптался и неожиданно сказал:

«Ну и ладно, очень надо. – и, боком протиснувшись между Вероникой и столом, быстро пробурчал: – извини».

Ирэна Степановна, принимая мятый и истоптанный рисунок Вероники, недовольно поморщилась и сказала:

«Какая ты все-таки неряха, Мурашова!»

Но Веронике было уже почти все равно. Она посмотрела на черноволосого мальчика, и тот ей кивнул. Вероника улыбнулась в ответ. Подумаешь! Много понимает эта Ирэна Степановна. Папе бы тоже рисунок наверняка понравился.

Так Вероника познакомилась с Димкой Вороновым.

Еще несколько раз Вероника замечала рядом с собой узколицего убийцу куклы, но все время тут же оказывался и Димка Воронов. И убийца сейчас же молча и трусливо исчезал.

А после истории с вареной морковкой Вероника вообще зауважала Воронова. Почти как папу.

Вареную морковку она терпеть не могла и всегда потихоньку вынимала из супа. Мама, конечно, ругалась, когда замечала, но все равно никогда не заставляла Веронику доедать то, что та не хотела. Иногда пыталась уговаривать, но не заставляла. К тому же тут на помощь всегда приходил папа.

«Не дави на нее, Люся, – говорил он, когда мама уж слишком настойчиво и сердито твердила Веронике про пользу, например, творога и тушеных овощей. – Организм сам знает, что ему сейчас нужно».

«Мой организм очень хочет сейчас тортика, – немедленно замечала Вероника. – Или мороженого. Лучше крем-брюле. Можно смородиновое. Но прямо сейчас».

Такие заявления, конечно, редко заканчивались покупкой тортика. Обычно бдительная мама вспоминала что-нибудь вроде:

«Это, интересно, которая часть твоего организма хочет мороженого? Горло, которое еще вчера болело?»

Но как бы то ни было, противную вареную морковку или, например, переваренные желтки из яиц Веронику доедать никогда не заставляли.

А тут на обед в детском саду дали не просто каких-то несколько кружочков морковки в супе, а целую тарелку отвратительной, ужасно пахнущей, грязно-оранжевой вареной моркови. Веронику замутило от одного запаха. Она попыталась сейчас же сбежать из-за стола. Может быть, стоило сделать это как-то незаметнее – и тогда бы все обошлось. А так Ирэна Степановна этот побег конечно же заметила и заорала:

«Куда, Мурашова? Сядь на место! Немедленно, я сказала!»

И дальше уже следила за Вероникой, не отводя глаз. Даже если бы на тарелке было что-нибудь съедобное, Вероника не смогла бы это проглотить под пристальным взглядом воспитательницы. Каждый раз, когда Вероника делала очередную попытку удрать из-за стола, Ирэна Степановна рявкала:

«Сядь на место, я сказала! И ешь! Никуда не пойдешь, пока все не съешь, поняла?»

Наконец за длинным столом осталась только Вероника. Она даже сделала вид, что ест, – размазала морковь по тарелке, отчего та стала еще противнее, поковыряла котлету. Но котлета, во-первых, была сама по себе невкусной, не то что домашние, а во-вторых, тоже насквозь пропиталась морковью. Ирэну Степановну эти манипуляции не обманули. Сперва она просто ждала, постукивая ногтями по столу, потом подошла к Веронике.

«Капризничаем, Мурашова? – прошипела Ирэна Степановна. – Люди в блокаду клейстер ели и опилки, а ты от нормальной еды нос воротишь! Съела всё, быстро! Сейчас же!»

Вероника хотела сказать, что она не капризничает, а ее просто тошнит от вареной морковки. И лучше она съест опилки, если так уж сильно надо. Хотя сейчас вроде не блокада. Но глаза Ирэны Степановны были белыми от злости, и Вероника просто оцепенела под ее взглядом.

«Съела всё, быстро! Сейчас же!» – повторила воспитательница, нависая над Вероникой.

И та по-настоящему испугалась. Ей показалось, что Ирэна Степановна сейчас оторвет ей голову – в отместку за ту куклу. Или запихнет эту проклятую морковь ей в рот насильно. Или сначала оторвет голову, а потом запихнет в нее морковь. Именно такие желания светились в пылающих гневом глазах воспитательницы. Вероника пискнула от ужаса, как загнанный в угол зверек, и вдруг, неожиданно для самой себя, сбросила тарелку со стола, а сама метнулась в сторону. Воспитательница прыгнула за ней, но поскользнулась на размазавшейся по полу моркови и упала.

Вероника успела выбежать из столовой. Метнулась в раздевалку – одеться и бежать домой, но поняла, что не успеет. Потом к выходу – просто бежать домой, без одежды, в тапочках, все равно, папа поймет и защитит. но на пороге столовой, преграждая коридор, уже появилась разъяренная Ирэна Степановна, живописно украшенная морковкой и кусочками котлеты. Оставались игровая или туалет. Задыхаясь, Вероника влетела в игровую, огляделась – позади уже быстро стучали каблуки Ирэны Степановны – и отчаянно метнулась к Димке Воронову, спряталась за него и зажмурилась от ужаса. Каблуки процокали почти в полной тишине. Выждав целую вечность, Вероника осторожно приоткрыла глаза.