Ирина Шитова - Саша Саша

Хотя правильнее сказать, к нашей парте. Теперь я сижу не одна. Не то чтобы со мной никто не хотел сидеть, просто я не общительная, а Любовь Владимировна, которую мы все ласково называем между собой Любашей, добрая. Так что пол-урока мы можем халявить. И ребята предпочитают делать с кем-нибудь не таким скучным, как я.

На наших столах лежат заранее разложенные дежурным листки с зачетом. Я уже посмотрела свой – пять с плюсом. В принципе, это была не новость. На Сашином листе я тоже заметила большую жирную пятерку и огромную надпись «Молодец!!!». Да уж, Любовь Владимировна не была жадной на похвалу.

Саша садится, и я замечаю, как он удивленно поднимает брови при виде моей оценки. Я делаю аналогичные действия, глядя на его «Молодец!!!» . Он усмехается. Кажется, у нас появился сдвиг в общении. Наверное, это после того, как вчера он принес мне забытый телефон, пока я ходила за бутербродом на кухню.

Урок проходит спокойно, Саша не пытается со мной заговорить. Хотя придурок Ваня постоянно к нам поворачивается и кидает какие-то записки. Серьёзно? Ведь есть телефоны. Так и хочется крикнуть этому неандертальцу, чтобы он просто написал смс Саше. Пару бумажных шариков с записками попадает мне в лоб, что меня ужасно бесит. Когда следующая записка приземляется у моих ног, я быстро ее хватаю, желая прочитать, что же там пишет этот урод. Но большие ладони накрывают мои, не давая развернуть.

– Неа, – качает головой Саша. – Это мое.

Он аккуратно, но уверенно выдергивает из моих пальцев бумажку, быстро ее читает, и кидает к остальным в рюкзак. Звенит звонок, и я вылетаю из класса. Почему на местах, где ко мне прикасались пальцы Саши, моя кожа так горит? Это ведь ненормально, правда?

В коридоре я налетаю на кого-то, не заметив за своими мыслями.

– Извини, – бубню я, пытаясь обойти преграду.

– Надо смотреть куда прешь, Самойлова, – зашипело у меня над ухом. Блин, вот из всех учеников школы надо было мне врезаться именно в нее!

– И не говори, – бурчу я, задирая голову немного вверх и заглядывая в лицо Карины.

– И почему ты всегда встаешь у меня на пути? – вновь зло шипит девушка, но вдруг она что-то замечает за моей спиной и ее лицо резко преображается. – Сашуля, я соскучилась по тебе.

– Правда? – Саша подходит к нам и обнимает Карину за ее тонкую талию. – Прошло всего сорок пять минут.

И он улыбается. Я первый раз вижу, как он это делает. Его лицо вмиг преображается и вечно хмурое выражение исчезает.

– Самойлова, что застыла? – в спину кто-то тыкает, от чего я немного качаюсь вперед. Черт, Ваня. Интересно, он заметил, как я пялюсь на Гаранина?

– Ничего, придурок, – фыркаю я, и даже не оборачиваясь, лечу по коридору. Сзади раздается взрыв смеха.

Саша Г.

Мне по ночам снятся кошмары. В них нет какого-то определенного сценария. Это просто размытые тени, непонятные темные образы, которые я, просыпаясь, сразу забываю. Но чувство безысходности, тревоги и парализующего страха в ожидании неминуемой беды остаются со мной. Вот и сейчас я просыпаюсь среди ночи от всепоглощающего ужаса, который переполняет меня во сне.

Так было не всегда. А точнее началось после той ночи, когда в дом нашей троюродной тетки позвонили и сообщили о том, что родителей больше нет. Помню, что не хотел в это верить. Мотал, как дурак головой и постоянно твердил «Нет». Тетка плакала, прижимая перепуганного и ничего не понимающего Тему к себе, и что-то спрашивала меня. Не помню. Я тогда вышел на улицу прямо так – в носках, майке и трусах и бродил по улице не в силах поверить в то, что с нами произошло. Я не заметил, как наступил рассвет, и только увидев розовеющее небо, вспомнил, как, наверное, сейчас страшно брату.

Мы с ним никогда особо не ладили. Он постоянно ходил за мной хвостом, что меня ужасно раздражало. А еще мама вечно просила меня приглядеть за ним, и вместо того, чтобы идти гулять с друзьями, я был вынужден сидеть дома с Темой. Но теперь все изменилось. Он нуждался во мне как никогда, и я должен позаботиться о нем, ведь теперь у нас нет никого ближе друг друга.

Я тихонько встаю с постели, убеждаюсь, что братик беззаботно посапывает в своей кровати и выхожу из спальни. Я не знаю, куда мне пойти, но спать не хочется. Хочется выйти на улицу и подышать. В раздумьях мой взгляд натыкается на неприметную лестницу в конце коридора, что ведет наверх.

Я поднимаюсь по ней и с удивлением обнаруживаю, что дверь не заперта. Помещение под крышей еще не отремонтировано, и, кажется, на ближайшие пару лет заброшено. Подсвечивая себе фонариком на телефоне, я оглядываюсь. Самойловы временно устроили тут склад старых вещей, которые вроде бы уже не нужны, но выбрасывать еще жалко. Также здесь находятся материалы и инструменты, что они использовали при строительстве и ремонте: банки с красками, рулоны обоев, стремянки, куски утеплителя.

Я подхожу ближе к огромному во всю боковую стену мансардному окну, сквозь которое видно звездное небо и полную луну. Блин, это красиво. Выключаю фонарик на телефоне и придвигаю какой-то ящик с инструментами, сажусь на него и смотрю в окно.

Мысли плавно бродят в голове, перескакивая с одной на другую. Я вспоминаю английский, на котором Ваня, как придурок бросал мне комки бумажек с дурацкими записками типа: «Смотри, как Самойлова зло пыхтит» , или «У Самойловой уже глаз дергается» , и еще «Сейчас Самойлова покраснеет от бешенства, потому что я попаду ей этой бумажкой в лоб». И все в таком духе. Что вообще это за фигня? По всей видимости, в их городишке так заигрывают с девчонками, вместо того, чтобы пригласить на свидание или подарить что-то. В принципе об этом я ему и написал в одной из записок. После нее, он перестал кидать всю эту хрень.

Теперь мои мысли возвращаются к родителям. К тому, как они отчитывали меня, а я просто кричал что-то в ответ и убегал на улицу к друзьям. Сейчас я был готов слушать их ругань до бесконечности, лишь бы они были рядом и живы. Как же мне их не хватает. И рассказать кому-то о том, что я чувствую, невозможно.

Кто сможет понять? Многочисленные новые приятели в школе? Ваня, который только и думает о том, какую девчонку ему сегодня подцепить? Карина? Нет, эта самовлюбленная красотка даже слушать не станет. Ирина Петровна? Она, возможно, поймет и выслушает. Только вот и без того ее вечный жалостливый взгляд добивает и просто бесит. А мелкого я ни за что не стану напрягать этим. Я должен быть сильным, продолжая жить, как ни в чем не бывало, и подавать этим пример ему.

Остаются только звезды. И я начинаю мысленно им рассказывать. Мой внутренний монолог переходит в тихий шепот, когда я вспоминаю все моменты, что связывали меня, Тему, папу и маму. Каждый счастливый или грустный момент надшей семейной жизни. Теплые слезы омывают мое лицо, но я даже не пытаюсь их стереть. А звезды все слушают и молчат.