Елена Семёнова - Удивительные странствия. Сборник сказок

– Спасибо, хорошая моя! – поблагодарила Любава. – Я этой услуги твоей не позабуду.

– Да что уж там! – опустила глаза Глаша. – Мне идти можно?

– Ступай, – кивнула княжна.

Няня вернулась лишь, когда начало темнеть, неся кувшин молока и тарелку со свежими пирожками.

– Сама лепила: как ты любишь, – улыбнулась Евфросинья, ставя их на стол.

– Спасибо, нянюшка, – откликнулась Любава. – Какие вести принесла?

– Принесла, родная, принесла, – няня села к окну, устало снимая с головы платок. – Мать Фемарь сестёр монастырских отправила в поля – помогать нашим вдовам да сиротам. И сама говорила с ними, утешала, научала.

– Послушали её?

– Так как иначе-то? Двух человек в нашем княжестве пуще всех чтят – князя и игуменью. Как же не послушать её? Эх, ночь-то какая звёздная! – вздохнула Евфросинья. – Ты бы спать ложилась. Хочешь сказку скажу тебе? Как в детстве, помнишь?

– Помню. Я твои сказки, няня, наизусть помню. А что человек тот, гусляр? Накормили ли его, устроили?

– Да, родная, всё, как ты велела. Я его в людскую хотела, а он заартачился. Там, говорит, люди. А я один быть привык. Попросил, нельзя ли в амбаре заночевать. Я и разрешила. Сказал, о нём не беспокоиться. С первыми лучами, говорит, поднимусь и в путь тронусь. Я удивилась: как же ты, говорю, бедовый, поймёшь, когда те лучи зардеются, когда ты окромя мрака ничего не видишь? А он отвечает: оком не вижу, а душой чувствую. Всё, говорит, чувствую и на гуслях прочувствованное играю… Представляешь? Жаль как его! Такой красивый юноша, тихий, ласковый…

– А куда же путь он держит?

– Ищет он какого-то старца, который будто бы людей исцелять молитвою властен. А живёт кудесник сей аж подле самого Киева-града. Туда, стало быть, и идёт. Ты кушай пирожки-то, кушай.

– Да, спасибо, – задумчиво кивнула Любава. – Ты ступай спать, няня. Хлопотала весь день – умаялась.

– И то сказать – в сон клонит, – согласилась Евфросинья. – Спокойной ночи, родная!

Ефросинья перекрестилась и ушла.

– Судьба, – прошептала Любава. – Сам Господь послал мне этого человека, чтобы идти в Киев.

Выпив молоко, княжна завязала пирожки в узел и достала из сундука мужское платье, принесённое Глашей: штаны, лапти, рубаха, зипун да шапка – всё ветхое, но зато подходящее по размеру. Переодевшись, Любава достала из шкатулки ножницы и, глубоко вздохнув, обрезала свои чудные русые косы, а затем извлекла из шкатулки заранее приготовленное письмо няне и пробежала его глазами:

– Не пройдёт и года, как я возвращусь вместе с отцом. Не падайте духом, не плачьте и ждите нас! Мать Фемарь всё знает. Она благословила меня. Слушайте её!

Положив письмо на подушку, Любава взяла отцовский лук со стрелами, узелок с пирожками и, поклонившись образам, выскользнула из горницы…

Ночь была тихой и светлой. Звёзды водили хоровод вокруг задумчивого месяца. Спал княжеский терем, спало княжество, измученное горем и уставшее от трудов. Никто не видел, как какой-то крестьянский мальчик проскользнул в амбар.

Любава нерешительно остановилась на пороге, напряжённо вглядываясь в темноту. Наконец, она разглядела сидевшего на полу юношу. Рядом с ним лежала его клюка, плащ и гусли. Юноша не спал, и синие глаза его были широко раскрыты.

– Кто здесь? – спросил он тихим, глуховатым голосом, заслышав шаги Любавы.

– Это ты в Киев-град идёшь? – спросила княжна.

– Верно. Откуда знаешь?

– Слухами земля полнится.

– Кто ты?

– Меня Феодором зовут. Мамка моя да батя померли, а я с сестрою и бабушкой остался… Да, вот, захворала она. Скажи, верно ли сказывают, будто подле Киева старец живёт, который всякую хворь исцелить может?

– Сказывают люди… А верно ли, Бог весть!

– Ты к нему ведь путь держишь?

– К нему, коли дойду, и коли люди не врут о нём.

– А как же ты до Киева дойдёшь? Ведь ты ничего не видишь. А путь неблизкий, тяжёлый.

– Правду ты говоришь. Я год уже иду. Вначале был у меня спутник. Немой. Тоже исцелиться хотел. Да однажды волк на нас из лесу выскочил…

– И что же..? – испугалась Любава.

– Да не бойся! Друг мой волка того, как увидел, так от страха смертного дар речи обрёл. Так завопил, что и зверь заробел да в лес убежал. Провёл он меня до ближайшей деревни, а там женился на пригожей девушке… А я один пошёл. Подаяние просил, на гуслях играл. Где-то кто-то подвозил, где-то провожал. Так и досюда дошёл.

– А давай я тебе провожатым буду! Мне тоже зело в Киев нужно! Может, старец тот бабушке моей помочь сможет?

– А её ты как же оставишь?

– Так с сестрою. Ещё тётка есть у нас. Помогут. Возьми меня с собой, добрый человек! Я обузой не буду. Я из лука стрелять умею, петь… Вместе мы не пропадём и точно найдём этого старца. Возьми!

– Ну, что с тобой поделаешь? – пожал плечами слепой. – Идём.

– А как твоё имя?

– Кирилл, – гусляр чуть улыбнулся. – Сейчас светать будет: пора трогаться в путь.

– Да вроде темно ещё…

– А через пять минут первый луч появится, – слепец нащупал палку, поднялся, накинул плащ, взял гусли и узел со снедью, данный ему по указанию княжны, и в этот момент на горизонте блеснул первый робкий луч…

Через минуту Кирилл и Любава, державшая его под руку, уже шли по дороге, ведущей в Киев-град, с которым оба связывали все свои надежды…

– Скажи, – заговорила княжна через некоторое время, – откуда ты держишь путь? Живы ли твои родители, и кто они?

– Путь я держу издалека, из тех земель, где полгода солнце стоит в зените, и столько же длится беспрерывная ночь. Княжество наше богато и могущественно. Отец мой был знатного рода. Он приглашал для меня учителей, которые, несмотря на мой недуг, обучили меня грамоте, языкам и счёту. Но однажды отец уехал на охоту и не вернулся… Мать год тосковала по нему, а потом вышла замуж вновь, так как была ещё молода и, как говорят, красива. Её супруг был купец, человек суровый, недавно овдовевший и имевший двоих взрослых сыновей. Скоро у них с матушкой появилась дочь, моя сестра. Новой родни я дичился и всё время коротал в людской, где подолгу гостили у нас странники и странницы, чьи рассказы были для меня единственным развлечением. Один из странных людей, гусляр, обучил меня своему искусству… Единственный человек, с которым я сблизился, был сын старой няни купеческих сыновей. И, хотя он был нем, а я слеп, мы понимали друг друга, у нас был свой особый язык… Чем старше становился я, тем горше представлялась мне моя участь. У всех, у всего кругом меня своё дело было, и во всех, во всём была кому-то нужда, и лишь я казался себе лишним на этом белом свете, белом свете, на котором я был осуждён созерцать лишь мрак! Конечно, обо мне заботились, жалели… Но эта жалость была нестерпима мне. Я чувствовал себя чужим всем. И, поверишь ли, до того подчас горько мне становилось, что хоть головой в омут… В это-то время забрела к нам странница и поведала о неком старце, бывшем богатыре, а ныне отшельнике, живущем в пещере подле Киева, который любую хворь исцелить может. Я не сомневался и не раздумывал ни секунды! И той же ночью мы с моим другом отправились в путь… – Кирилл споткнулся, и Любава крепко стиснула его руку.