Сергей Моторин - Плач по Клюеву генерала вытегорских карьеров. Баллады, песни, стихи

© Сергей Борисович Моторин, 2017

ISBN 978-5-4490-0386-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я мир земной на звёздный променял

в созвездиях отрадно заблудиться,

И удивительно! Никто туда не гнал,

Смогу ли я обратно возвратиться?

Вселенной тайны как хочу познать,

Фантазии душевные страницы

до смерти суждено судьбой сжигать,

Пусть в этом пепле путь мой отразится!

* * *

Иду по лесу,

уж вечереет,

мрачнее тени.

Вверху завеса

туч коченеет

в морозной лени.

Хрустит валежник,

сильнее ветви

суются в руки.

«Какая нежность»,

каким доверьем

ласкают звуки!

Ещё немного,

луна налево,

деревня вправо.

Как много снега

и вьюги гнева,

я дома, браво!

* * *

Лес охватило предчувствием грозы,

ордою чёрною ползёт вполнеба туча,

неся прохладу мокрых стрел колючих,

уничтожая голубые миражи.

Вот сёстры-молнии сбежали с плена и

Сгорев, мне всклыхнули душу,

невольное, мгновенное разрушу,

коль мысль собьётся с чудной колеи.

Снимают тучи напряжённость, прорвало,

и первый шёпот по листве прошёлся,

ударило! Как ливень разошёлся!

Чёрт знает, куда душу понесло!

И растворить весь мир захочется в стихи,

и в молнию на миг один влюбиться,

и верить, что всё чёрное промчится,

идите в лес, в нём мысли так легки!

* * *

Нам на тайной вечере Библии суть открывали

и лили лампадное масло в мысли огонь,

что-то страшно-ночное о будущем сне навевали

и хрипел замурованный в стену Егория конь.

Тени ангелов белых и таких легкокрылых

нам уже не догнать, то для избранных ми г,

но к нам скоро придут из поэм золотых серафимы,

чтобы ночь душой сердца до конца человече постиг.

Да! Уйдём мы в леса, пусть нас солнце в пути догоняет

и подарим лучам на часы дорогие свой лик,

дышат в нас небеса, дум звезда своё сердце роняет

и слезам всё дороже совы заблудившейся крик.

* * *

Собор вдали, как памятник заре,

Взгляни – душа Есенина Серёжи

Пегасом алым встала на горе,

а кто-то рядом на него похожий.

Крест на груди, онежские глаза,

в руках кричат Нарымские цветы,

в онежский край зовёт на них слеза

и в сердце появляются следы.

Зовут к себе, но как до них дойти?

Меж нами бездна слов невозвратимых,

сгоревших звёзд незримые пути

венки плетут седые херувимы.

* * *

Плач по отцу Клюеву, родителю слова онежско-

го, разбавленного житием его мученическим во

славу Поэзии Русской, а ветка молодого клёна

бросит росу-песню в души людские.

Разрубили вороги Крест-душу мечом крас-

ным,

оборвался колокол с «Погорельщины»

приняла его земля руками таёжными,

выпало перо из рук Божеских,

высеченное Лазарем Преподобным с Муромско-

го озера,

замолкли гусли онежские Бояна Вытегорского,

пеплом звёздным посыпана тропа Клюева,

у часовен – поэм стоят берёзки Есенинские,

кольцом-радугой опоясанные.

Покорилась душа Коню-Таинству,

дало Таинство возмездие,

зашумели слова в корнях-плечах сосновых!

Слышь, Миколушка!

Богородице Дево радуйся, обрадованная Мария,

Господь с тобою, благословенна ты в женах,

благословен плод чрева твоего,

яко Спаса родила еси душ наших.

В Песню вечной тишины входил Николай

слепыми ногами, задевая колокольчики лесные,

зовущие солнце.

Застыли слова Клюева на следах Аввакумо-

вых, пляской Пудожской медвежьей встревоже-

ны и разлетелись по Руси Сиринами-птицами,

на кресты церквей садилися, чисты реки крес-

тили криками онежскими.

Плач Прасковьи яркой молнией озарит нам

чёрну ноченьку, в хороводах псалмов молодец

во рубашке калимонковой прочитал «Молитву

Солнцу».

Пойдём по цвету морошковому мы к царев-

не-ПОЭЗИИ, от людей закрыла глаза-ларцы,

красну денежку бросит жадному, он уйдёт и не

воротится.

Откройте Книгу Неба, полистайте облачные

страницы:

Спряталось красно солнышко за Онего-мо-

рюшко, только лучи его заплелись в гребни

волн, про сон поющие, потяну-ка те лучи как

стихами заонежскими, то-то будут красны де-

вицы плесть венки из слов морошковых.

Духом вольных веков наполню грудь как вольную, да пойду Россией-матушкой боль-дороженьку испытывать, молитвой слёзною оглядывать.

Не жалей ты меня, матушка, не жалей ты

меня, батюшка, сторожа – снега холодные во

друзья всё набиваются, а метель – свою сестрицу

за меня отдать всё замужем норовят колючим

приманом.

В нелживом болоте соберу стихи сумою лёг-

кою, утка дика даст мне пёрышко, а гадюка

кровь сосать во святую память-чернильницу,

вот где будет чёрный праздничек, лютой смерти

позавидуешь Аввакума Пустозерского!

Распахнись, болото нераскаянное, зашипи

ты подземельным дном, душу мою протри клюк-

вою, на сухих гадюках встоенну, но не трогай

красну девицу, что у батюшки, у Клюева была

суженной Еленою.

Гей, забей старинный колокол, что стоишь

на Красной площади, проснись, Русь, до Боль-

шого моря Восточного, растопи-ка снег над

Клюевым, отпусти ту душу чистую в нашу сто-

рону Онежскую!

Гей, Вы головы с седёнышкой, да не Вас ли

тройки русские гнали Гоголевским пёрышком?

Аль не с Чёрной речки стон в крови?

Когда ж забьют в тебя, КОЛОКОЛ

СВЯТОЙ ПАМЯТИ???

* * *

Луна – единственный фонарь

в забытой, рваной деревушке,

ты жив ли, мой поэт-звонарь?

Иду, грустя, к твоей избушке.

Вот волчий след на берегу

и хмурый крест на пепелище,

о, для кого же на снегу

моё душевное жилище?

С кем разделить души той свет?

А тучи – тёмные волчицы

шепнули снегом: Это бред,

тебе теперь во тьму влюбиться!

* * *

Русалку на стене нарисовал

и пожалел, что нет здесь моря,

холсты же напрочь разорвал,

подумаешь, какое горе!

Плыви, русалка по стене

в страну немых хазар,

я нарисую храм во мне,

реку, огромный яр.

Свет погасил, пора и спать

на стыке двух молитв,

как горяча моя кровать

в пылу сердечных битв.

Русалке – призрачной жене

шепчу: О, будь моей!

И вот он-шорох на стене

и плач: Воды… ско-р-р-рей…

Луна вмешалась: Не спеши,

а вдруг да не одна?

Включаю свет, но ни души

и голая стена.

* * *

Из стены коридора протянулись чёрные руки,

что за страшная ночь, что за день впереди?

Во дворе дикий лай потревоженной суки