Мери Додж - Серебряные коньки

Глава XVII

ЧЕЛОВЕК О ЧЕТЫРЕХ ГОЛОВАХ

Выйдя из церкви, мальчики остановились поблизости, на базарной площади, чтобы осмотреть бронзовую статую Лоурейса-Янзоона Костера, которого голландцы считают изобретателем книгопечатания. С ними спорят те, кто приписывает эту заслугу Иоганну Гутенбергу из Майнца. Многие утверждают даже, что слуга Костера, Фауст, в сочельник украл деревянные шрифты своего хозяина, когда тот был в церкви, а сам бежал со своей добычей и секретом изобретения в Майнц. Костер был уроженец Хаарлема, и голландцам, конечно, хочется приписать честь этого изобретения своему прославленному соотечественнику. Во всяком случае, первую книгу, напечатанную Костерем, город хранит в серебряном ларце завернутой в шелк и показывают ее с величайшими предосторожностями, как драгоценный памятник старины. Как говорят, мысль о возможности книгопечатания пришла в голову Костеру, когда он однажды вырезал свое имя на коре дерева и прижал к буквам лист бумаги. Ламберт и его друг англичанин, разумеется, много говорили об этом. Они даже горячо поспорили насчет другого изобретения. Ламберт заявил, что и микроскоп и телескоп подарены миру двумя голландцами - Метиусом и Янсеном, а Бен столь же упорно отстаивал свое мнение, утверждая, что один английский монах, Роджер Бэкон, живший в XIII веке, "подробно написал обо всем этом... да, брат, и сделал исчерпывающее описание микроскопов и телескопов задолго до того, как те двое голландцев родились". В одном только мальчики сошлись: а именно в том, что впервые научил людей заготавливать впрок и солить сельди голландец Вильгельм Беклес; Голландия правильно делает, почитая его благодетелем народа, так как своим богатством и положением она в большой мере обязана сельдяному промыслу. - Удивительно, - сказал Бен, - в каком необычайном изобилии водится эта рыба! Не знаю, как здесь, но на побережье Англии, близ Ярмута, косяки сельди достигают шести - семи футов толщины. - Это действительно необычайно, - сказал Ламберт. - А знаешь, английское слово "херринг" - селедка - происходит от немецкого "хеер" - войско. Так назвали рыбу потому, что она держится несметными полчищами. Немного погодя, поравнявшись с какой-то сапожной мастерской, Бен воскликнул: - Смотри, Ламберт, над ларьком сапожника написана фамилия одного из твоих величайших соотечественников! Бурхаав... Если бы только сапожника звали Герман Бурхаав, а не Хендряк, они были бы тезками, а не только однофамильцами. Ламберт наморщил брови, стараясь вспомнить. - Бурхаав... Бурхаав... Эта фамилия мне хорошо знакома. Помнится, он родился в 1668 году, но все остальное, по обыкновению, улетучилось у меня из памяти. Было, видишь ли, столько знаменитых голландцев, что запомнить их просто немыслимо. Кто он был такой? Не о нем ли говорили, что это человек о двух головах? Или он был великим путешественником, как Марко Поло? - Он был не о двух, а о четырех головах, - со смехом подтвердил Бен, - так как это был великий врач, натуралист, ботаник и химик. Я сейчас очень увлекаюсь им, потому что месяц назад прочел его биографию. - Ну, так выкладывай, - сказал Ламберт, - только шагай побыстрее, а то мы потеряем из виду наших ребят. - Вот, - начал Бен, ускоряя шаг и с величайшим интересом наблюдая за всем, что происходило на людной улице, - этот доктор Бурхаав был великим анспевкером. - Великим - чем? - во все горло крикнул Ламберт. - Ах, прости, пожалуйста! Я думал о том человеке, которого мы встретили: о прохожем в треуголке. Ведь он анспевкер, да? - Да. Вернее, он аанспреекер - вот как надо произносить это слово. Но при чем тут твой любимый герой о четырех головах? - Так вот, я хотел сказать, что доктор Бурхаав в шестнадцать лет остался сиротой, без гроша, без образования, без друзей... - Неплохо для начала! - вставил Ламберт. - Не перебивай. В шестнадцать лет он был бедным, одиноким сиротой. Но он был так настойчив и трудолюбив, так твердо решил овладеть науками, что пробил себе дорогу и со временем сделался одним из ученейших людей Европы. Все его... А это что такое? - Где? О чем ты говоришь? - Вон там, на той двери, бумага. Видишь? Ее читают два - три человека; я уже заметил здесь несколько таких бумаг. - Да это просто бюллетень о состоянии здоровья какого-то человека. В этом доме кто-то болен, и, чтобы избавить его от частых стуков в дверь, родственники пишут, как чувствует себя больной, и вешают это описание, как афишу, на входной двери для сведения друзей, что приходят справляться о его здоровье... Бесспорно, очень разумный обычай. В нем, по-моему, нет ничего странного. Продолжай, пожалуйста. Ты сказал "все его..." и не докончил. - Я хотел сказать, - снова начал Бен, - что все ею... все его... Ну и смешно же здесь одеваются, право! Посмотри-ка на этих мужчин и женщин в шляпах, похожих на сахарные головы, и вон на ту тетушку впереди нас: ее соломенная шляпка совсем как совок - на затылке она суживается и кончается острием. Вот потеха! А ее громадные деревянные башмаки! Прямо загляденье! - Все это люди из глухой провинции, - сказал Ламберт довольно нетерпеливо. - Придется тебе или бросить своего старика Бурхаава, или закрыть глаза... - Ха-ха-ха! Так вот что я хотел сказать... Все его знаменитые современники искали с ним встречи. Даже Петр Первый, когда он из России приехал в Голландию учиться кораблестроению, регулярно посещал лекции этого прославленного профессора. К тому времени Бурхаав был уже профессором медицины, химии и ботаники в Лейденском университете. Занимаясь врачебной практикой, он очень разбогател, но всегда говорил, что его бедные пациенты - самые лучшие пациенты, так как за них ему заплатит бог. Вся Европа любила и почитала его. Короче говоря, он так прославился, что один китайский мандарин написал ему письмо с таким адресом: "Знаменитому Бурхааву, доктору, в Европе", и письмо дошло без задержек! - Не может быть! Вот это действительно знаменитость!.. А наши ребята остановились. Ну, капитан ван Хольп, куда направимся теперь? - Мы хотим двинуться дальше, - сказал ван Хольп. - В это время года не стоит осматривать Босх... Босх - это замечательный лес, Бенджамин, великолепная роща, где растут прекраснейшие деревья, охраняемые законом... Понимаешь? - Йа! - кивнул Бен. А капитан продолжал: - Может быть, вы все хотите пойти в Музей естественной истории? А если нет, давайте вернемся на Большой канал. Будь у нас больше времени, хорошо было бы повести Бенджамина на Голубую лестницу. - Что это за Голубая лестница, Ламберт? - спросил Бен. - Это самая высокая точка на дюнах. Оттуда замечательный вид на океан, и, кроме того, можно хорошо рассмотреть, какое чудо сами дюны. С трудом верится, что ветер смог намести такие огромные гряды песку. Но, чтобы попасть туда, нам придется пройти через Блумендаль, а это не очень приятная деревня; кроме того, она довольно далеко отсюда. Что ты на это скажешь? - Ну, я-то готов на все. Я даже, пожалуй, направился бы прямо в Лейден; но мы поступим так, как скажет капитан... А, Якоб? - Йа, это хорошо, - промолвил Якоб, которому, впрочем, гораздо больше хотелось еще немного поспать, чем подниматься на Голубую лестницу. Капитан стоял за то, чтобы направиться в Лейден. - Отсюда до Лейдена четыре мили с лишком... Целых шестнадцать английских миль, Бенджамин. Если мы хотим попасть туда до полуночи, времени терять нельзя. Решайте быстрей, ребята: Голубая лестница или Лейден? - Лейден, - ответили мальчики и, в одно мгновение вылетев из Хаарлема, побежали по каналу, любуясь высокими, как башни, ветряными мельницами и красивыми загородными усадьбами. - Если хочешь видеть Хаарлем во всей его красе, - сказал Ламберт Вену, после того как они несколько минут катили молча, - ты должен приехать сюда летом. Нигде в мире нет таких прекрасных цветов. За городом тоже очень красиво - есть где погулять. А Босх - "Лес" - растянулся на много миль. Нельзя забыть его величественные вязы. Но голландские вязы не имеют себе равных: это самое благородное дерево на свете, Бен, кроме английского дуба... - Да, кроме английского дуба, - важно проговорил Бен и на несколько мгновений перестал видеть канал, потому что Робби и Дженни замелькали в воздухе перед ним,