Ф. Энсти - Шиворот-навыворот

Дульси остановилась и, сдвинув брови, удивленно посмотрела на него. Ее рот задрожал.

– Почему ты так со мной разговариваешь? – спросила она.

– Как же мне иначе разговаривать? – удивился Поль.

– Раньше ты говорил иначе, – жалобно отвечала Дульси. Мне просто подумалось, что тебе будет приятно снова увидеть меня. Когда ты уезжал на каникулы, ты попросил меня поцеловать тебя. Я поцеловала и теперь понимаю, что напрасно. Ты подарил мне имбирный леденец, на котором свинцовым карандашом было написано мое имя, а я тебе – лепешку от кашля с моим. Это означало, что отныне мы возлюбленные. Но похоже, ты съел свой леденец.

«Ужасно, – думал мистер Бультон. – Что мне ей сказать? Девочка явно принимает меня за этого негодяя Дика».

– М-да, – сказал он вслух. – Ты еще слишком молода для таких глупостей. Тебе следует думать о куклах, вышивании, а не о возлюбленных.

– Что ты говоришь! – вознегодовала Дульси. – Ты знаешь, что я не маленькая и я уже не играю в куклы – разве что изредка. Дик, почему ты такой злой? Ты изменил мнение обо мне?

– Я изменил облик, – сказал Поль. – Но это не важно. Ты не поймешь. А. теперь беги и поиграй, как подобает хорошей девочке!

– Я все поняла, – сказала Дульси. – Ты был на какой-то вечеринке и там встретил противную девчонку! И она тебе понравилась больше, чем я.

– Это абсурд! – сказал мистер Бультон. – Сущая чепуха. Зачем ты плачешь? Это просто глупо! Ты ошиблась. Я вовсе не Дик, которого ты знала.

– Еще бы! – всхлипывая, проговорила Дульси. – Но, Дик, ты снова станешь таким, как прежде? Обещай!

И к ужасу и тревоге Поля, она обняла его за шею и, уткнувшись в плечо, горько заплакала.

– Господи! – возопил он, – Что это! Не надо! Отпусти меня! Кто-то идет. Если это твой папа, мне конец!

Но было поздно. Поверх ее головки он увидел Типпинга, который вошел в комнату и грозно уставился на них. Дульси тоже увидела его, отскочила к окну, кое-как вытерла слезы и затем, пробормотав «доброе утро», прошмыгнула в дверь, оставив Поля один на один с разъяренным Типпингом. После долгой неловкой паузы тот сказал:

– Что ты ей наговорил? Почему она плачет?

– А тебе что за дело? – отвечал Поль, стараясь говорить твердым голосом.

– А то, что Дульси мне уже давно нравится, но она мне не сказала еще ни одного теплого слова. Я все не мог взять в толк, почему бы это, Ну а теперь все ясно. Значит, ты мне встал поперек дороги, да? Я слышал, как она называла тебя милым Диком.

– Не будьте ослом, сэр! – сердито буркнул Поль.

– А ты мне не груби! – молвил Типпинг, двинувшись вперед с явным намерением сначала пихнуть противника как следует, а затем и отколошматить. – Заруби себе на носу: я не потерплю, чтобы Дульси кружил голову какой-то щенок. Она заслуживает кавалера получше. И если я еще застану тебя в ее обществе, если ты будешь говорить с ней, как сегодня, и если она отдаст тебе предпочтение перед другими ребятами, я Отлуплю тебя так, как тебе и не снилось. Так что берегись!

Тут в комнату вошли другие школьники и расположились возле огня. Поль отошел от сердитого Типпинга к окну и стал смотреть на голые деревья и промерзшую дорогу.

«Я должен рассказать доктору все, как есть, – размышлял он. – Но стоит мне открыть рот, он начинает угрожать мне поркой. Если я останусь здесь, ко мне будет приставать с разговорами девчонка, а этот рыжий малый станет меня лупить. Только бы мне удалось поговорить с доктором после завтрака!»

Не без удовлетворения Поль припомнил, что дополнительно платил за «мясо на завтрак» к счету за содержание Дика, – его теперешний молодой и растущий организм настоятельно требовал пищи.

В восемь вошел доктор и, возвестив о завтраке, первым двинулся в так называемый Обеденный зал. Последний вовсе не заслуживал столь громкого названия, – длинная узкая комната на первом этаже, гд» были краны и печи, наводила на подозрения насчет того, что ранее здесь помещалась черная кухня.

Доктор уселся за стол, соединявший два ряда параллельно поставленных стелов, на которых были тарелки с бутербродами и белые чашки с блюдцами, а миссис Гримстон, Дульси и Том сели на противоположном конце, там, где выселись два отвратительных оловянных кофейника.

Когда мистер Бультон сел за стол, он испытывал такой голод, какого не знавал уже многие годы. Но он с отвращением увидел на тарелке, вопреки всем своим надеждам, не пару сваренных вкрутую яиц, не аппетитно поджаренную колбасу с румяной корочкой, не омлет и даже не кусок домашнего бекона, но пару холодных обезглавленных сардин в лужице зеленоватого масла.

Мистер Бультон терпеть не мог эту рыбу, к тому же ее питательные и вкусовые свойства никак не способствовали повышению настроения, необходимого для объяснений.

Он, однако, заставил себя проглотить сардины, запив жутким безвкусным кофе. Эта трапеза так разительно отличалась от обильных, отменно приготовленных завтраков, к которым он привык за многие годы, что ему сделалось очень нехорошо.

Во время еды школьникам запрещалось разговаривать. Время от времени доктор отрывался от тарелки с почками на поджаренном хлебе, вызывавшими завистливые взоры школьников, чтобы сказать что-то жене на другом конце стола, но в основном завтрак шел под аккомпанемент звяканья чашек и блюдец, а также жеванья воспитанников.

Затем, когда тарелки очистились и дети, насытившись, стали вяло переглядываться, появился младший учитель, мистер Тинклер. Недавно он закончил маленький а малоизвестный колледж в Кембридже, где лишь на два места оказался от конца к нежеланной деревянной ложки*. (прим.: Деревянная ложка присуждается студенту в Кембридже, занявшему последнее место на выпускном экамене по математике.)

Это не помешало доктору Гримстону сообщить во всеуслышание, что его ассистент – выпускник Кембриджа, допущенный к экзамену по математике для особо преуспевающих. Это был невзрачного вида человечек, похоже, не очень радовавшийся подобной рекламе.

– Мистер Тинклер, – произнес доктор не предвещавшим ничего хорошего голосом, – если бы у иеня была привычка делать замечания преподавателям перед всей школой чего, к счастью, я никогда не делал, – то я бы сказал, что поздно встающий учитель подает плохой пример учащимся и не успевает сделать все намеченное на день.

Мистер Тинклер пробормотал что-то нечленораздельное, сел е пристыженным выражением и набросился на хлеб с маслом с деловитостью, каковая, похоже, скрывала его смущение.

Вскоре доктор взглянул на часы и сказал:

– Ну а теперь, дети, у вас есть полчаса, чтобы поиграть в охоту порезвитесь. Потом я сделаю объявление. Не вставайте, мистер Тинклер, если вы еще не позавтракали!

Мистер Тинклер, однако, предпочел завершить трапезу, нежели продолжать ее под надзором своего начальника. Поэтому, пробормотав, что он отлично поел, – что никак не соответствовало действительности, – он двинулся за учениками. Они пошли одевать ботинки, чтобы потом двинуться на гимнастическую площадку.