Лариса Евгеньева - Эра Милосердия

- И вообще, надо понимать, где место для зубоскальства, а где нет! - выкрикнула Маргарита Викторовна, отшвыривая листок анкеты. Она побарабанила пальцами по столу, пытаясь успокоиться, и снова взяла все тот же листок. - Простой, ясный, понятный вопрос: "Чего, по-твоему, недостает твоим родителям?" А наш классный Сократ, не в силах удержаться от оригинальничанья, выводит загадочные письмена: "Н. в. у. д.". Будьте милостивы нам объяснить, что сие мудрствование значит? - Маргарита Викторовна поклонилась в сторону Мурашова.

- Это значит, во-первых, что я свою анкету не подписывал, и поэтому можно было догадаться, что у меня не было ни малейшего желания выслушивать из нее выдержки. Наверное, и у остальных тоже. А во-вторых, если вы уж такая догадливая, могли бы и сами расшифровать. Это всего-навсего значит: "Не вашего ума дело".

Прозвенел звонок, и в дверь тотчас просунулась усатая физиономия десятиклассника - начиналась вторая смена.

- До свидания, - не поднимая глаз, сказала Маргарита Викторовна и вышла, оставив на столе разбросанные анкеты.

Заглянув в учительскую, Эра увидела, что Маргариты Викторовны там нет, однако в следующий миг она услышала чей-то успокаивающий голос и прерывистый, тихий голос Маргариты Викторовны:

- Нет, нет... все в порядке, не беспокойтесь...

Эра нерешительно заглянула за шкаф, в котором хранились классные журналы и дверца которого была сейчас открыта, и между боком шкафа и окном увидела Маргариту Викторовну. Та сидела на плотно вдвинутом сюда стуле, вжавшись в стену, точно желая раствориться, слиться с ней, лицо у нее было опухшим и блестящим от слез, а рядом стояла пожилая химичка и что-то успокаивающе бубнила, протягивая Маргарите Викторовне стакан с водой.

- Спасибо, не нужно, все в полном порядке, - снова повторила Маргарита Викторовна и попыталась улыбнуться.

- Чего тебе? - неласково спросила химичка, поворачиваясь к Эре.

- Извините... вот анкеты... Я не знаю, может, они вам еще нужны?..

Химичка без слов замахала на Эру рукой, точно на курицу, забредшую в чужой огород, но Эра продолжала стоять. Прозвенел звонок.

- Вы видите, я в полном порядке, - повторила Маргарита Викторовна.

Химичка, поставив стакан на окно, смерила Эру осуждающим взглядом, взяла из шкафа журнал и вышла из учительской, проговорив напоследок, адресуясь к Эре:

- Бессовестные!

Учительская опустела, лишь в противоположном углу сидела учительница младших классов и разговаривала по телефону с кем-то из домашних.

- Думаешь, как лучше, а получается... - словно продолжая разговор, сказала Маргарита Викторовна.

- Вы не расстраивайтесь, - глядя в сторону, проговорила Эра.

- Всякая работа, увы, имеет свои издержки. И вот перед тобой одна из издержек педагогического труда... Тебя никогда не тянуло в учителя?

Эра встретилась глазами с Маргаритой Викторовной. Взгляд учительницы был одновременно и настойчивым, и жалким, она словно чего-то ждала от Эры - и Эра снова отвела глаза.

- Пожалуй... да нет, никогда.

- Если бы мне сказали, что придется столкнуться с подобным, я бы... я бы просто не поверила! И дело вовсе не в том, что у меня были какие-то идеализированные представления. В нашем классе, например, хватало трудных учеников всякого сорта, но, должна тебе сказать, хватало и трудных учителей. Плохих, неумных, грубых, ну и так далее. Я была уверена, что между теми и другими существует железная зависимость: не будь трудных учителей, не было бы и трудных учеников. Но если учитель хороший... Давай сюда.

Она забрала у Эры анкеты и, складывая по нескольку штук, принялась рвать их на мелкие кусочки, бросая в мусорную корзину.

- Я так хотела вас расшевелить! Ваша прежняя учительница - она ведь была немножко ретроград, верно?

Эра вспомнила Лину Сергеевну, грузную, с тихим голосом и вечно перевязанными эластичными бинтами больными ногами, - она очень печалилась, что пришлось оставлять их, не доучив до выпуска. Правда, последний год Лина Сергеевна чуть ли не через месяц уходила на больничный. Слово "ретроград" как-то не слишком ей подходило.

- Да нет... в общем...

- Вы писали по плану. А мне бы хотелось - от души.

Маргарита Викторовна в ожидании поглядела на Эру.

- Я понимаю, - выдавила Эра.

- Знаешь, в тот день, когда вы писали сочинение, помнишь, мне не хотелось сбивать вас ни рапортом дежурного, ни какими-то ненужными фразами, у меня даже настроение было совершенно особенное! И так оплевать все, так поломать... Это я об этом, как его... Даже имя его неприятно произносить.

- Вы знаете, он не совсем... то есть он совсем не такой.

- Он смазливый мальчик, вот в чем дело, - испытывающе глянув на Эру, проговорила Маргарита Викторовна. - Но ты вглядись в его глаза: в них ничего нет. Торричеллиева пустота! Абсолютная. Да что ты стоишь передо мной навытяжку? Бери стул.

- Спасибо. - Эра пододвинула к себе стул.

- И эта анкета... Она наводит на очень непростые мысли. Неужели молодость дается человеку лишь затем, чтобы прыгать козлом в дискотеке? Бр-р-р! Оторопь берет. Никаких интеллектуальных претензий. Лень, сибаритство, безразличие. Девиз: "Все и всё для меня, я же для других ничего!" Вот образ, который вырисовался у меня из ваших анкет. За очень небольшими исключениями.

- Но ведь каждый... все такие разные...

- К сожалению, гораздо более одинаковые, чем тебе кажется. Наше поколение было не таким. Более динамичным, подвижным, любопытным. Более общественным, если хочешь. Мы собирались не для того, чтобы балдеть в дискотеке, а чтобы дискутировать. Искать какие-то собственные, нетипичные подходы к жизни. Мы были философами! Да, да, не улыбайся.

- Все? - спросила Эра. - Все подряд философы?

- Да нет, был, конечно, балласт. Вроде этого... Мурашова. - Маргарита Викторовна выговорила эту фамилию с брезгливостью и даже рукой тряхнула, точно сбрасывая какую-то налипшую гадость. - Один пошел в мясники, носит перстень с бриллиантом, ворует, естественно, напропалую, другой спился, третий вообще из тюряги не вылазит. Я, когда их встречаю, перехожу на другую сторону.

- И все-таки... Он совсем не такой.

- Кто?

- Игорь. Мурашов.

- Должна тебя огорчить. Он именно "такой". Это его бунтарство - за ним ведь ничего не стоит. Да это и не бунтарство, собственно говоря, это хамство. Раздутая до невероятных пределов, ни на чем не основанная амбиция. Душевная тупость! Нравственная ограниченность! Хамство в квадрате!!

Учительница, разговаривавшая до сих пор по телефону, прикрыла рукой трубку, удивленно глядя на Маргариту Викторовну. Лицо у Маргариты Викторовны пошло красными пятнами, она схватила с подоконника стакан и стала пить воду, звякая зубами о край стекла. Наверное, не стоило говорить сейчас о Мурашове, и все же, глядя в сторону, Эра сказала: