Владислав Гравишкис - Большое испытание Серёжи Мерсенёва

— Жень!

— Я здесь, Серёжа.

Женя шагал рядом. Серёжа его не видел, но слышал его шаги.

— Знаешь... Винтик у меня убежал... Я его...

Он хотел сказать, что побил Винтика, но услышал торопливый голос брата и умолк.

— Ты не беспокойся, Серёжа, — говорил Женя. — Винтик домой прибежал. Ещё твою варежку принёс. Мы по ней и догадались, что с тобой беда. Нам МТС вездеход дала, мы на нём приехали. Я тебе пришлю Винтика, только ты... — Женя хотел сказать «не умирай», но что-то сдержало его, и он поправился: — Только ты выздоравливай скорее...

— Я не больной... Чего мне выздоравливать.

— Ну, всё-таки... — пробормотал Женя.

Его оттёрли в сторону, а Серёжу положили в кузов машины, на разостланный мохнатый тулуп.

Отсюда, с высоты, Серёжа увидел вокруг себя много людей на лыжах, большой костёр, искры которого непрерывным потоком уходили в звёздное небо, и освещенные костром тёмные стены леса вокруг.

У борта машины стояли, прижавшись друг к другу, Женя и Гора и почему-то испуганно смотрели на него, Серёжу...

Отправив Серёжу за вожжами, Силачёв не стал терять времени даром. Внимательно ощупав стенки шахты, он снова взялся за нож, — крепкий, солдатский нож с широким прочным лезвием, — и стал отыскивать трещины, расширять их и вбивать туда куски кнутовища, чтобы получилось какое-то подобие ступеней.

Время шло, а Серёжа не появлялся. Чего это он там задерживается? Дойти до лошади, снять вожжи и вернуться — дело не сложное. Можно управиться минут за десять-пятнадцать, а прошло уже никак не меньше получаса. Что с ним?

— Серёжа! Серёженька! — звал он, подняв голову вверх.

Никто не отвечал, ни звука, ни шороха не доносилось оттуда. «Ну и дела! — тоскливо размышлял Григорий. — Не отпускать бы его от себя! А куда денешь? Наверху стоять нельзя — замёрзнет. Вниз спустить, в могилу эту? Невозможное дело!»

У Силачёва мелькнула мысль, что племянник мог тоже провалиться в какую-нибудь ловушку. Надо выбираться своими силами и спешить ему на помощь.

Григорий попробовал подняться по сделанным ступеням, но они сразу поломались, не выдержав тяжести большого, крепкого тела. Эх, если бы у него была хоть какая-нибудь верёвка! Тогда он мог бы подтягивать себя рукой, упираясь в стену, и уж сумел бы добраться до жерди и выскочить на волю.

Он ощупал оставшийся от сломанного кнутовища витень. Витень был хороший, сплетённый из тонких и крепких полосок сыромятной кожи. Кнут вполне мог выдержать тяжесть тела, но беда в том, что он короток. Как бы его удлинить? Расплести? Получатся тонкие, слабые полоски, — нет, им не выдержать, не годятся... Из чего бы сделать верёвку? Григорий пощупал вокруг себя и рука наткнулась на пушистый воротник тулупа. Вот это подходяще: нарезать полосок и связать в одну! Верёвка будет что надо, лучше и не придумаешь. Овчины были мягкие, толстые, упругие, сшитые недавно. Правду говорил старик-конюх: хороший тулуп. Ездил в нём сам директор, этот старый ворчун. Ну и поднимет шум, когда узнает, что Силачёв распластал директорский тулуп на мелкие кусочки!

На мгновение Григорию и самому стало жалко портить такую хорошую вещь, и он подумал: нельзя ли нарезать полосок из чего-нибудь другого? Но всё было неподходящим... «Э-э, ладно, жалеть нечего — наверху Серёжа пропадает!» — решил Силачёв и взялся за работу.

Нож у Силачёва был острый, — он наточил его ещё в цехе, перед отъездом в отпуск, — однако дело подвигалось медленно. В шахте было темно, резать приходилось ощупью, а пока щупал — терял нож и подолгу его разыскивал.

Тогда Силачёв устроился по-другому: приспособился отрезать полосы, прижимая тулуп лбом и плечом к стене. Полоски отваливались под ударами ножа и дело пошло быстрее. Нож тупился, Григорий точил его тут же на стене, шоркая так сильно, что из-под лезвия дождём сыпались длинные, как стрелы, искры, на мгновение освещая засыпанное снегом дно шахты.

Нарезав с десяток полос, Григорий начал их связывать. Это тоже оказалось нелёгким делом. Прикрепить полосы к концам витня было сравнительно нетрудно, а вот когда пришлось соединять куски тулупа — тут он сильно помучился. Упругие овчины стремились распрямиться, узлы расползались, и всё приходилось начинать с начала. В помощь руке он пустил в дело колени и даже зубы, и только тогда ему удалось составить верёвку метров в шесть длиной. Он испытал её. прижимая ко дну шахты ногами и натягивая рукой. Верёвка казалась прочной.

Теперь надо набросить её на жердь. Долго мучился Григорий, пока удалось привязать к концу этого подобия верёвки подобранный на дне шахты камень. Потом он стал кидать камень таким образом, чтобы он упал по другую сторону жерди. Это никак не удавалось, но Силачёв не сдавался, бросал и бросал, пока не добился своего: камень обогнул жердь и упал по другую её сторону.

Оба конца связанных лохматых полос висели перед ним на уровне груди. Силачёв надел пальто, шапку, сунул в карман рукавицу, плотно застегнулся, поплевал на ладонь и приступил к подъёму. Самым трудным был перехват верёвки. Чтобы перебросить руку повыше, ему нужно было только одно мгновение, но это мгновение надо было продержаться в воздухе.

Сначала он поднимался и перехватывал верёвку, упираясь широко расставленными ногами в противоположные стенки шахты. Дело пошло довольно успешно. Повыше ствол шахты расширялся, и ноги перестали доставать до стен. Повиснув на руке, Силачёв поворачивался во все стороны, отыскивая опору для следующего перехвата, ничего не нашёл и грузно упал вниз.

Немного отдохнув, он решил подниматься другим способом: перехватывать верёвку, опираясь ногами в одну стенку шахты, плечом и затылком — в другую. Было тяжело и больно. Силачёву приходилось десятками секунд висеть на одной руке, устраиваясь для очередного перехвата.

Шапка упала, пальто на плечах изорвалось, острые выступы резали голову. Весь в поту, трудно дыша, яростно ругаясь при неудачах, скрипя зубами, напрягая все силы и всю волю он тянул и тянул своё тело, ставшее особенно тяжёлым, чугунным.

Изогнувшись, Силачёв закинул ноги на жердь, скрестил их и повис головой вниз, придерживаясь рукой за верёвку. «Теперь пустяки, теперь выберусь!» — пробормотал он, разрешив себе несколько секунд отдыха.

Наматывая верёвку на руку, он подтянулся вплотную к жерди и обхватил её. Боясь, что она снова начнёт крутиться, он тотчас же стал продвигаться к её концу. Добрался до края, вывернулся наверх и начал выползать на землю. Не останавливаясь, разбрасывая головой снег, он полз всё дальше и дальше, пока всё тело не оказалось на твёрдой земле, — только тогда он остановился.