К. Селихов - Здравствуй, Артек!

Рубен встал рано. На цыпочках подкрался к двери и шмыгнул на улицу. Над посёлком висели тучи. Моросил мелкий назойливый дождик. Казалось, что за ночь он выбился из сил и сейчас отдыхает перед новым ливнем. Рубен поёжился от холода. Аккуратно заштопанная куртка плохо греет…

— Тебя ищет мать! Беги, она у рабочего дома. У Долорес было взволнованное, озабоченное лицо:

— Полиция окружает наш дом. Нужно предупредить его…

Рубен бросился к дому. Ухватился за подоконник и прыгнул в комнату.

— Бегите! Полиция! — крикнул Рубен. Незнакомец выпрыгнул из окна.

Минут через десять полиция окружила дом…

Вскоре семья Долорес Ибаррури переехала в столицу Испании — Мадрид. В Мадриде Долорес арестовали. Впервые Рубен разлучился с матерью. Он любил её, такую добрую и гордую. И вот её отняли у пего. Рубен бродил по шумным улицам, исхудавший и молчаливый. Часами просиживал на каменной скамье у тюрьмы, с тоской смотрел на железные решётки.

Но вот Долорес освободили. Такая же жизнерадостная, бодрая, как и всегда, она вернулась домой.

— Мама… — бросились к ней дети.

— Я теперь всегда буду с тобой… Что бы ни случилось! — тихо, но твёрдо говорит Рубен.

Долорес улыбается.

— Хорошо, сынок… Кстати, ты не познакомился еще с мадридскими пионерами? Славные ребята!

Они живут в рабочем квартале Куатро Каминос. Обязательно свяжись с ними.

На другой день Рубен и Амая вместе с другими пионерами стояли возле типографии на улице Галилея, 14. Здесь печаталась рабочая газета «Мундо обреро». Каждый пионер получил по увесистой пачке газет.

— «Мундо обреро»! Покупайте газету революции.

— «Мундо обреро»! Покупайте, покупайте, покупайте! — звонко выкрикивал Рубен.

Пачка таяла на глазах. Рабочие на ходу разворачивали газету, пробегая глазами столбцы. А Рубен бежал дальше и задорно кричал:

— Вышел свежий номер «Мундо обреро». Читайте рабочую газету!

Увлёкшись, он не заметил, как забежал в квартал богачей — Алкане. В руках оставалось не больше десяти номеров. Рубен хотел уже повернуть обратно, но смелая мысль осенила его: «Пусть знают, что газета революции живёт и борется».

Он побежал вдоль улиц и, дерзко глядя на сеньоров и нарядных сеньорин, задорно выкрикивал:

— Читайте правду о революци-и-и!

В эти дни Рубен жил необыкновенной жизнью. Постоянные опасности словно окрыляли его. Он появлялся всюду. Однажды на демонстрации он шагал в одном ряду с шахтёрами.

В голове колонны запели «Интернационал».

взволнованно и гордо подпевал Рубен.

Вдруг колонна качнулась. Раздался сухой треск. И испуганный женский голос:

— Полиция!

Колонна дрогнула, но продолжала идти вперёд. Потом, будто её кто-то взорвал изнутри, она рассыпалась. Шахтёр, который шёл в одном ряду с Рубеном, упал, сражённый пулей.

Домой Рубен вернулся поздно вечером. Мать и Амая ждали его. Рубен устало опустился на стул и закрыл лицо руками.

— Рубен, я должна с тобой поговорить, — сказала Долорес.

Рубен узнал, что Коммунистическая партия поручила его матери очень важное дело. Ей придётся ездить по всем городам Испании. Они должны разлучиться.

Рубен стоял на берегу моря и улыбался солнцу. Ветер трепал его волосы. Рубен пел песню о Гренаде. Он не заметил, как его окружили ребята. И только когда раздалось «браво, Рубен», он увидел улыбающиеся лица и смутился.

Он не умел говорить по-русски. Но ребята хорошо понимали его.

— Рубен, ещё!

— Песню, Рубен!

— Твою любимую!

Рубен поёт, а советские ребята дружно подхватывают мотив.

Однажды, когда он гулял по берегу, собирая камешки, то вдруг увидел девочку, очень похожую на Амаю.

— Неужели она? — подумал Рубен.

Да, теперь сомнений быть не могло. Это была она, его любимая сестрёнка.

…Амая и Рубен сидели на гальке и говорили, вспоминали: как вместе с мадридскими пионерами собирали в банки песеты для политзаключённых, как продавали «Мундо обреро», участвовали в демонстрациях.

— А помнишь, как мы ловко обманули полицейского? — смеётся Амая.

— Конечно!..

— А помнишь, как мама рассказывала о Советском Союзе?

— Помню!

— Всё так, даже лучше! Намного лучше. Где-то сейчас мама? — с грустью говорит Амая.

— С ней никогда ничего не случится. Ты напрасно волнуешься…

Он обнимает Амаю и тихо продолжает:

— Я тоже буду бороться за революцию. Всю жизнь, как мама…

Серебряной трелью зазвенел горн, сзывая на вечернюю линейку пионеров. Эхом отозвался на медную трель старый Аю-Даг. Замерли стройные кипарисы. Тяжело вздохнуло и притихло море.

— Смирно-о! — скомандовал начальник лагеря. На правом фланге стоит отряд имени Рубена Ибаррури. Председатель совета отряда Володя Белкин отдаёт рапорт:

— Товарищ начальник лагеря! На вечерней линейке присутствуют все. Рубен Руис Ибаррури, Герой Советского Союза, пал смертью храбрых в боях за нашу Родину.

Бесконечны твои дороги, Артек…

Думал ли я когда-нибудь, что не раз в жизни, на самых крутых поворотах моей беспокойной судьбы, буду вспоминать о тебе, Артек?

И вот, как и тридцать пять лет назад, стою я на земле Артека, дышу его чистым воздухом. Около ворот лагеря меня останавливает мальчик с красной повязкой. Он строг и деловит.

— Дежурный по лагерю Михаил Никитин. Кто вам нужен?

— Мне?

Я невольно отступил назад, стукнул палкой о булыжник.

— Артек! Мне нужен Артек!

— Я понимаю, — вежливо проговорил мальчик, — Но всё же… Куда вам? В лагерь или в управление?

— В лагерь.

И мы зашагали по дороге вдоль моря.

— Вы впервые в Артеке? — поинтересовался Миша.

И прежде, чем я ответил, он стал подробно и привычно рассказывать:

— Площадь Артека составляет 220 гектаров земли. Он разбит на четыре лагеря — первый, второй, третий, четвёртый. Понятно?

Я кивнул головой.

— Так вот, — продолжал мой маленький гид, — в Артеке отдыхает каждый год около 8000 ребят со всех концов страны и из-за рубежа. Здорово, правда?

— Здорово! — улыбнулся я, а в уме подсчитывал: сколько… сколько же тогда нас было в Артеке. Кажется, не больше шестидесяти…

— Одних только роз в Артеке двадцать две тысячи, три стадиона, моторно-лодочная станция…

Миша на минуту умолк, замедляя шаг. По-видимому, он только сейчас заметил, что я прихрамываю:

— Устали? Может, машину взять? У нас в гараже много машин. Я мигом.

— Не нужно, Миша, — отказался я. — Разве можно в Артеке ездить на машине?

— Хорошо, — сказал Миша. — Только пойдём медленнее. Вот гора Аю-Даг. В переводе означает…

— Медведь-гора! — сказал я.