И. Ликстанов - Малышок

В громадном, еще пустом цехе было тепло и немного дымно, пахло свежим деревом, горели яркие лампы и гудели, как живые, печки-«буржуйки», поставленные на железные листы.

У Кости отобрали мешок, но он даже не заметил этого.

Присев на корточки, люди зашивали рамы больших щитов тонкими шелевками в елочку. Работа простая, но Костя невольно рассмеялся. Человек, насмешивший Костю, тоже не походил на плотника. На голове у него была высокая каракулевая шапка, на носу - очки в прозрачной оправе, а лицо такое серьезное, будто он заколачивал золотые гвоздики. Но все равно он не умел. Он стукнул раз, и гвоздик ушел в дерево на треть; еще стукнул - очки съехали на кончик носа, а гвоздик лег набок. Тут Костя и засмеялся.

Поправив очки, человек строго посмотрел на него.

- Смеешься? - спросил он.

На всякий случай Костя сделал шаг назад, а женщина, которая пришивала шелевки к этой же раме, назидательно заметила:

- Профессор вообще не любит критики.

- Нет, я не люблю глупого смеха… Он думает, что так легко забивать гвозди. Да?

- А то трудно! - пробормотал Костя.

- Ах, тебе не трудно! - воскликнул тот, кого женщина назвала профессором. - Покажи, как ты забиваешь гвозди, а мы посмеемся! - И он протянул Косте молоток.

- Попался, Малышев! - сказала Зиночка, которая вдруг очутилась возле Кости. - Проси извинения, и пойдем.

Но Костя, взяв молоток, присел на корточки, легким ударом прищепил гвоздик, хлопнул молотком и задержал его на шелевке.

- Ага, гвоздик-то выскочил! - воскликнул профессор. - Критиковать легче, чем дело делать. Где гвоздик, молодой человек?

Когда Костя медленно поднял молоток, оказалось, что шляпка ушла глубоко в дерево. Профессор недоверчиво поскреб ее ногтем.

- Гм… Гм… Один случай решительно ничего не доказывает! - заявил он. - Еще.

Прищепив три гвоздика, Костя быстро стукнул три раза, и все гвозди спрятались.

- Нет, вы посмотрите, что делает этот клоп! - восторженно закричал профессор. - Это абсолютно точный удар, это… это, вероятно, классик забивания гвоздей! - Приподняв над головой шапку, он протянул Косте руку: - Приношу искреннее извинение. Вы имеете полное право смеяться, когда я порчу гвозди. Где вы так научились?

- Когда бараки в Румянцевке строили, - сказал смущенный Костя, нерешительно прикоснувшись к его руке.

Люди, работавшие на обшивке щитов, столпились вокруг Кости. Он показывал им, как забивать гвозди, охотно стучал молотком и даже не заметил, что Зиночка куда-то исчезла.

- Да ведь мы уже с ним встречались! - послышался знакомый голос. - Я думал, что этот паренек умеет только драться, а, оказывается, он и полезное дело знает.

Рядом с Зиночкой, опираясь левой рукой на палку, стоял человек в шинели, тот самый, который сегодня утром помог Косте выбраться на тропинку Земляного холма. Конечно, это Зиночка привела его посмотреть, как ловко стучит молотком Малышев.

- Хорошо гвоздики заколачиваешь, - сказал он. - Мастерски делаешь. - Он обратился к Зиночке: - Нет, товарищ Соловьева, я не согласен с твоим предложением. На подшефном строительстве работников хватает, а вот в тарном цехе Северного Полюса паренек пригодится. - Он сказал Косте: - Завтра заводская комсомольская организация отправляет на Северный Полюс бригаду социалистической помощи. Хочешь поехать?

- А на Северном Полюсе Миша Полянчук работает? - спросил Костя, еще не веря своим ушам.

- Да, да! Он комсорг тарного цеха и бригадир передового участка, - сказала Зиночка.

- Значит, ты согласен? Включи, товарищ Соловьева, его в бригаду. Как твоя фамилия, парень?… Ну, вот и познакомились, Малышев. Покажи себя на Северном Полюсе. - И, кивнув головой, он ушел, прихрамывая и мягко постукивая палкой по деревянному полу.

- Это новый парторг Цека на заводе, Сергей Степанович Тагильцев, - пояснила Зиночка. - Он с фронта и очень, очень деловой!

Как только вернулись на завод, Зиночка пошла с Костей к Герасиму Ивановичу, и тот без спора отпустил своего рабочего:

- Пускай съездит… Я на него сердит. Драчливый мальчонка растет. Да еще и врать научился.

Старик отвернулся от него, но это была последняя тучка. Впереди зажглось солнце - Костя был рад, что увидит Мишу.

Когда ждешь что-нибудь хорошее, то кажется, что часы стали длинными-длинными, но это только так кажется. По приказу мастера Костя до конца смены помогал кладовщикам разбирать инструмент, а когда прогудел гудок, решил, что нет смысла бежать домой, что не надо встречаться с Севой и Катей: к тому же он боялся утром опоздать на автобус. «За печи пойду», - подумал он, отправился в термичку, как называли на заводе термический цех, и в дверях столкнулся с Ниной Павловной, которая только что вернулась из дому.

Узнав, зачем явился Костя, она предложила:

- В лаборатории есть теплый уголок, и ты хорошо переночуешь. Пойдем…

Термический цех работал днем и ночью. Он был такой закопченный, что казалось, вместо стен и потолка у него глубокая темнота. Здесь всегда было много металла. Блестящие или ржавые детали, сложенные штабелями, ждали закалки, а в других штабелях детали были черные и жирно лоснились - эти уже получили закалку.

- Сколько годных «рюмок» в последней партии? - спросила Нина Павловна у пожилой женщины, работавшей за контрольным столом.

- Одиннадцать из двадцати, - ответила та недовольно. - Сколько ты, Нина, с Дикерманом «рюмок» перепортила… Уж теперь, если своего не добьетесь, всем калильщикам позор.

- Добиться надо, - задумчиво проговорила Нина Павловна. - Дело не только в позоре, а в том, что это важно для фронта…

Вниманием Кости завладели главные нагревательные печи, которые назывались туннельными. Две печи стояли рядом - длинные, гораздо длиннее автобуса. В одном конце печи светилось широкое садочное окно, в которое работницы подавали деталь за деталью, а в другом конце, как узкий огненный зрачок, багровело окно для выдачи нагретых деталей.

Он заглянул в садочное окно, и печь показалась огненным туннелем. Там все было раскалено добела - и стены и свод. По туннелю медленно ползли к выдаче заготовки, уложенные рядами.

Ползли они, конечно, не сами - их передвигала цепь, которая через прорезы в полу крючьями цепляла заготовки. Пока заготовка проходила через печь, она нагревалась: была черной, а становилась белой, раскаленной. Оставалось окунуть ее в черное масло и закалить: сделать крепкой, твердой…

- Ты засмотрелся, Малышок. Пойдем! - позвала его Нина Павловна, которая успела о чем-то переговорить с калильщиками.

В лаборатории было светло, чисто. Удивительно, почему для черного калильного дела нужно так много книг, что они едва помещаются в шкафу, так много непонятной посуды из тонкого стекла и еще весы и микроскопы!