Эрнст Гофман - Золотой горшок - сказка из новых времен

- Вот скверное, нехристианское имя, - проворчал около него глухим голосом какой-то возвращающийся с прогулки господин.

Студент Ансельм вовремя вспомнил, где он находится, и поспешил быстрыми шагами домой, думая про себя: "Вот несчастье-то будет, если мне встретится теперь конректор Паульман или регистратор Геербранд!" Но с ним не встретился ни тот, ни другой.

ВИГИЛИЯ ПЯТАЯ

Госпожа надворная советница Ансельм. - Cicero, De officiis[*]. Мартышки и

прочая сволочь. - Старая Лиза. - Осеннее равноденствие.

- С Ансельмом ничего не поделаешь, - сказал конректор Паульман, - все мои добрые наставления, все мои увещания остаются бесплодными; он ничем не хочет заняться, хотя у него самые лучшие познания в науках, которые все-таки составляют основание всего.

[* Цицерон, О долге (лат.).]

Но регистратор Геербранд возразил, лукаво и таинственно улыбаясь:

- Дайте вы только Ансельму место и время, любезнейший конректор! Он субъект курьезный, но из него многое может выйти, и когда я говорю "многое", то это значит - коллежский асессор или даже надворный советник.

- Надворный? - начал было конректор в величайшем удивлении, и слово застряло у него в горло.

- Тише, тише, - продолжал регистратор Геербранд, - я знаю, что знаю! Уже два дня, как он сидит у архивариуса Линдгорста и списывает, и архивариус сказал мне вчера вечером в кофейне: "Вы рекомендовали мне славного человека, почтеннейший! Из него будет толк". И если вы теперь сообразите, какие у архивариуса связи, - те! те! - об этом мы поговорим через годик! - С этими словами регистратор вышел из комнаты с прежнею хитрою улыбкою, оставляя онемевшего от удивления и любопытства конректора неподвижно сидящим на своем стуле.

Но на Веронику этот разговор произвел совершенно особое впечатление. "Разве я не знала всегда, - думала она. - что господин Ансельм очень умный и милый молодой человек, из которого выйдет еще что-нибудь значительное? Только бы мне знать, действительно ли он расположен ко мне! Но разве в тот вечер, когда мы катались по Эльбе, он не пожал мне два раза руку? И разве во время дуэта он не смотрел на меня таким совершенно особенным взглядом, проникавшим до сердца? Да, да, он действительно любит меня, и я..." Вероника предалась вполне, по обыкновению молодых девиц, сладким грезам о светлом будущем. Она была госпожой надворной советницей, жила в прекрасной квартире на Замковой улице, или на Новом рынке, или на Морицштрассе, шляпка новейшего фасона, новая турецкая шаль шли к ней превосходно, она завтракала в элегантном неглиже у окна, отдавая необходимые приказания кухарке: "Только, пожалуйста, не испортите этого блюда, это любимое кушанье господина надворного советника!" Мимоидущие франты украдкой поглядывают кверху, и она явственно слышит: "Что это за божественная женщина, надворная советница, и как удивительно к ней идет ее маленький чепчик!" Тайная советница Игрек присылает лакея спросить, не угодно ли будет сегодня госпоже надворной советнице поехать на Линковы купальни? "Кланяйтесь и благодарите, я очень сожалею, но я уже приглашена на вечер к президентше Те-цет". Тут возвращается надворный советник Ансельм, вышедший еще с утра по делам; он одет по последней моде. "Ба! вот уж и двенадцать. часов! - восклицает он, заводя золотые часы с репетицией и целуя молодую жену. - Как поживаешь, милая женушка, знаешь, что у меня для тебя есть", продолжает он, лукаво вынимая из кармана пару великолепных новейшего фасона сережек, которые он и вдевает ей в уши вместо прежних.

- Ах, миленькие, чудесные сережки! - вскрикивает Вероника совершенно громко и, бросив работу, вскакивает со стула, чтобы в самом деле посмотреть в зеркале эти сережки.

- Что же это такое наконец будет? - сказал конректор Паульман, как раз углубившийся в чтение Cicero, De officiis и чуть не уронивший книгу. - И у тебя такие же припадки, как у Ансельма?

Но тут вошел в комнату сам Ансельм, который, против своего обыкновения, не показывался перед тем несколько дней, и Вероника с изумлением и страхом заметила, что все его существо как-то изменилось. С не свойственной ему определенностью заговорил он о новом направлении своей жизни, которое ему стало ясным, о возвышенных идеях, которые ему открылись и которые недоступны для многих. Конректор Паульман, вспомнив таинственные слова регистратора Геербранда, был еще более поражен и едва мог выговорить слово, как студент Ансельм, упомянув о спешной работе у архивариуса Линдгорста и поцеловав с изящной ловкостью руку Вероники, уже спустился по лестнице и исчез. "Это был уже надворный советник, - пробормотала Вероника, - и он поцеловал мне руку, не поскользнувшись при этом и не наступив мне на ногу, как бывало прежде. Как нежно он на меня посмотрел! В самом деле, он любит меня". Вероника снова предалась своим мечтам; но посреди приятных сцен из будущей домашней жизни госпожи надворной советницы теперь словно появился какой-то враждебный образ, который злобно смеялся и говорил: "Все это глупости и пошлости и к тому же неправда, потому что Ансельм никогда не будет надворным советником и твоим мужем; да он и не любит тебя, хотя у тебя голубые глаза, стройный стан и нежная рука". Тут как будто ледяной поток прошел в груди Вероники, уничтожил всю ту приятность, с которой она воображала себя в кружевном чепчике и изящных серьгах. Она чуть было не заплакала и громко проговорила:

- Ах, это правда, он меня не любит, и я никогда не буду надворной советницей!

- Романические бредни, романические бредни! - закричал конректор Паульман, взял шляпу и палку и сердито вышел вон.

"Этого еще недоставало", - вздохнула Вероника, и ей стало очень досадно на двенадцатилетнюю сестру, которая безучастно, сидя за пяльцами, продолжала свою работу. Между тем было уже почти три часа, - как раз время убирать комнату и готовить кофе, потому что барышни Остерс обещали прийти к своей подруге. Но из-за каждого шкафчика, который Вероника отодвигала, из-за нотных тетрадей, которые она брала с фортепьяно, из-за каждой чашки, из-за кофейника, который она вынимала из шкафа, отовсюду выскакивал тот образ, словно какая-нибудь ведьма, и насмешливо хихикал и щелкал тонкими, как у паука, пальцами и кричал: "Не будет он твоим мужем! Не будет он твоим мужем!" И потом, когда она все бросила и убежала на середину комнаты, выглянуло оно из-за печки, огромное, с длинным носом, и заворчало и задребезжало: "Не будет он твоим мужем!"

- Неужто ты ничего ни слышишь, ничего не видишь, сестра? - воскликнула Вероника, которая от страха и трепета не могла уж ни до чего дотронуться.

Френцхен встала совершенно серьезно и спокойно из-за своих пялец и сказала:

- Что это с тобою сегодня, сестра? Ты все бросаешь, все у тебя стучит и звенит, нужно тебе помочь.